|
 |
|
С начала года по России катится волна забастовок. В ноябре забастовали докеры в Туапсе и Питере, грозятся прекратить работу сотрудники Октябрьской железной дороги и «Форда». При этом сегодня, в отличие от 90−х, бастуют работники успешных предприятий. Люди стали жить неплохо, а хотят — еще лучше. Чем обернется забастовочный бум для России — стимулом к развитию или предвестником экономического спада?
«Раз бастуют, значит, деньги есть, — говорит представитель администрации питерского морского порта Александр Ершов. — У них средняя зарплата 36 тысяч». Ершов смотрит на докеров по телевизору. И ему не стыдно.
Сами докеры не смотрят новостей. Они штудируют список миллиардеров журнала Forbes. В 2006−м состояние их работодателя — владельца Новолипецкого металлургического комбината — оценивалось в $10,7 млрд. В 2007−м — в $14,3 млрд.
«Если бы у вас было 14 миллиардов, вам что, жалко было бы 20 миллионов для рабочих?» — спрашивают они. Рассуждение наивное, но чрезвычайно действенное.
В конце каждой смены профкомовцы спрашивают рабочих: что дальше? Профсоюз хочет приостановить забастовку на три дня. Но люди обозлены. Они хотят действия. Рискуя остаться без денег под Новый год — ведь за забастовку не заплатят, — они все равно решают продолжать.
«Увольняйся или борись!»
Морской канал не успел замерзнуть, но вода в нем уже смешалась со льдом. Порт на том берегу выглядит застывшим. Большие краны неподвижны, только экскаваторы неохотно перебирают металлолом. Докеры трех стивидорных компаний «Морского порта Санкт-Петербург» бастуют. Они требуют на 30% повысить зарплату и ввести ее индексацию с учетом инфляции.
Работа докера тяжелая — в любую погоду, в жару и холод, в снег и дождь, промокая и промерзая в синтепоновых спецовках, стирая под тяжестью груза позвонки и суставы. Докеры как таблицу умножения знают: сахар белый — 40 кг, сахар-сырец — 50 кг, асбест — 40 кг. Это знают их спины и плечи. Норма ручного труда — 24 тонны в смену.
За час работы «Морской порт Санкт-Петербург» платит докеру 84 рубля 30 копеек. Докеры просят 100 рублей в час. «Увольняйся или борись!» — говорят им жены.
За несколько лет расценки на переработку грузов выросли в несколько раз. Из 700 докеров Второй стивидорной компании ушли 180, больше половины — по болезни. Оставшиеся 520 делят ту же работу на всех. Грузопоток постоянно растет. «Почему не растет зарплата?» — возмущаются рабочие. Ведь с начала года по их подсчетам жизнь подорожала на 20%.
— Доход докера в США — $160 тыс. в год, — говорит зампредседателя профсоюза докеров Владимир Петров. — У нас как-то докеры составили табличку: сколько денег нужно, чтобы нормально жить? Вышло 200 тысяч рублей. Посчитали питание, одежду, бытовую технику, машину, обучение детей. Одна только ипотека из расчета 3−комнатная квартира на семью из 5 человек — это 78 тысяч в месяц. Рассуждают они так: человек имеет право жить лучше, и если благодаря ему кто-то качает сверхприбыли, надо делиться. А прибыли выросли в 2,8 раза.
Недалеко от порта скромное заведение «Альбатрос 24». Унылый серый пол, несколько грязных столиков. Почти все посетители докеры. В кружках пенится пиво, в разговорах кипит обида.
— Раньше в порт было не попасть: в 1992−м я еще ждал, чтобы устроиться, — говорит электромонтер Четвертой стивидорной компании Юрий Васильев. — В августе зарплата упала на 10%, в сентябре — еще на 3%, а везде кричат, что растет. На нормальную еду не хватает. Даже дефолт мы перенесли легче. Голый паек у меня 13 тысяч рублей, с надбавками — 17. Найти работу на эти деньги электромонтеру 6−го разряда не проблема. Вчера видел объявление: магазину требуется работник — раскладывать товары на полки. 12 800 рублей. А я кран отремонтировать могу!
Новые забастовщики уже оценивают рынок труда, они знают, что не останутся на улице.
Забастовка выглядит так. Докеры приходят на смену, надевают рабочую одежду, работают час, а потом уходят в бытовку и проводят там десять часов. Последний час смены снова работают по полной: в порту есть работа, которая не может ждать.
Уже три года докерам не повышали зарплату. Просить о переговорах докеры начали в июле, но за пять месяцев руководство порта так и не начало диалога с рабочими.
Штаб-квартира на улице Двинской. Офис на первом этаже жилого дома в ста метрах от центральной портовой проходной купили на профсоюзные взносы. Здесь всегда много людей. Постоянно звонит телефон, кто-то курит на кухне.
— Администрация порта предложила распустить стачком и согласовывать требования в свободное от работы время со своими начальниками, — говорит председатель профсоюза Александр Моисеенко.
— Будут до бесконечности дисциплинарные взыскания выносить, — предупреждает юрист профсоюза Ольга.
— Могут быть и увольнения, — говорит докер Максим Галушко.
— Готовы ли вы продолжать, понимая, что и денег не будет? — спрашивает товарищей Моисеенко.
— Я готов, — говорит один.
— Без вопросов, — вторит другой.
— Давно хотел уехать в Австралию докером работать! — смеется третий.
Администрация давит на докеров своими методами: отключили телефоны в портовом профкоме, арестовали председателя профкома Четвертой стивидорной компании вместе с замом, забрали пропуска у членов профсоюза, выпустили приказ ограничить доступ работников, не работающих в смену, — это значит, что освобожденные члены профсоюза не могут пройти в порт. Арестовывают дружинников, которые следят за порядком во время забастовки, как положено по закону. Нанимают штрейкбрехеров, которые работают, пока докеры бастуют. Забытое немецкое слово снова звучит актуально. Его произносят с неприязнью, если не сказать — с ненавистью.
— Наша сплоченность нам дорого стоит, — говорит докер Алексей Захаров. — За три года один раз дали нормальную премию. Все потому, что участвовали в забастовке в 2004−м. У нас 80% входят в профсоюз докеров, это у них вызывает изжогу. — Мы не приемлем ультимативную позицию профкома, — говорит директор по внутренним и внешним коммуникациям «Морского порта Санкт-Петербург» Дмитрий Бауков. — Мы хотим понять, почему 30%? Экономическое обоснование не представлено. А то, что все дорожает, — это не объяснение. Есть люди, которые урезают себе выходные и зарабатывают по 50–60 тысяч. Это в Европе забастовки традиция, а в России это традицией не является. Есть леворадикальные течения, которые хотят свергнуть власть и влияют на профсоюзный комитет «Морского порта».
Новая эра
На самом деле забастовки и в России становятся традицией. Хотя, казалось бы, вступление в силу в 2002 году нового Трудового кодекса должно было свести на нет протестное движение в стране. Если соблюдать все формальные требования (среди которых трудовой спор о заключении коллективного договора, кворум участников голосования не менее 50% трудового коллектива и не менее 50% голосов за забастовку), то провести законную акцию практически невозможно. Но в стране бастуют. В ноябре — в Туапсе и Питере. Грозятся прекратить работу сотрудники Октябрьской железной дороги.
В конце октября большая группа экспертов из Института социологии РАН и Высшей школы экономики обратилась в Госдуму с требованием внести изменения в Трудовой кодекс и «легализовать забастовки». По словам специалистов по трудовым отношениям, все крупные забастовки в стране были признаны судом незаконными. Отсутствие же легальных форм протеста приводит к тому, что работники вынуждены для защиты своих прав прибегать либо к скрытым формам сопротивления, которые снижают производительность труда, либо к крайним мерам, таким как голодовки, массовые увольнения в знак протеста, применение насилия, перекрывание дорог.
— Испортить жизнь собственнику можно по-разному, — соглашается Илья Пономарев, ныне чиновник и кандидат в депутаты, а до недавнего времени лидер «Молодежного левого фронта», который пытался «просвещать» и втягивать рабочих в левую политику. — Два года назад в Апатитах на одном из предприятий рудник спустился под землю, отработал смену и отказался подниматься наверх. Протестовали против существующих условий труда и низкой зарплаты. Им угрожали горным надзором, прокуратурой. Но они сидели неделю — и предприятие сдалось. А в Мурманской области люди оставались на работе и в свободное время. Сначала сидели 8 человек, на второй день 20, затем 100. Когда их стало 300, руководство предприятия сдалось.
Всплеск активности работников самых разных производств эксперты объясняют ростом отечественной экономики и улучшением качества жизни. Россия-де вступает в новую эру социально-трудовых отношений.
— Когда человек занимается только выживанием, он всего боится и абсолютно бесправен. Он работает плохо, но и действовать активно не будет никогда. А когда в стране рост, у граждан больше свободы действий, появляются чувство собственного достоинства и потребность отстаивать свои права, — объясняет Пономарев. — Люди стали жить лучше, — говорит Карин Клеман из Института «Коллективное действие». — Прибыли собственников растут, как и инфляция. При этом зарплаты часто остаются на прежнем уровне. И работники могут сравнивать, как живут они, как — работодатели и какие цены в магазинах. У них накапливается недовольство. Так из «быдла» часть рабочих превращается в самостоятельных людей, осознающих свою ценность и стоимость.
Этому волшебному превращению немало поспособствовали приход в Россию предприятий с западным капиталом и интеграция крупных российских компаний в глобальную экономику. Первые удачные забастовки прошли на предприятиях «Форд» и «Джи-Эм АвтоВАЗ».
— Это звучит парадоксально, — говорит Елена Герасимова, директор Центра социально-трудовых прав, — но часто управляющие западными компаниями приносят с собой культуру уважительного отношения к профсоюзам и опыт достаточно цивилизованных с ними отношений. И потом, работа в таких компаниях серьезно расширяет горизонты. Их сотрудникам легко сравнить свои условия труда не только с тем, как работают и получают на соседнем предприятии, но и с условиями труда в другом регионе и даже в другой стране.
Мутация скромного сварщика завода «Форд» во Всеволожске Алексея Этманова в дерзкого профбосса произошла во время его поездки в Бразилию на семинар «фордовских» профсоюзных активистов. Там Алексей, по его словам, понял, что «русских рабочих банально держат за дураков».
— В Канаде, — объясняет он, — обязанности и права рабочих определяются контрактом, и ни один начальник не может заставить их делать ничего лишнего.
Но совсем добили сварщика посещения бразильских сборочных «фордовских» заводов. Там все было абсолютно так же, как во Всеволожске: такие же конвейер, оборудование, даже лозунг на стене «Собери свой “Фокус”!» — только зарплата втрое выше всеволожской. Что и говорить, вернулся домой Этманов буквально наэлектризованный. Со временем зарплата на «Форде» выросла до 17–18 тысяч рублей в месяц. В феврале здесь прошла очередная забастовка. Несмотря на то что стачка получилась недолгой — конвейер стоял всего сутки, — своей цели она добилась: впервые за пять лет администрация пошла на переговоры с профсоюзом по поводу заключения коллективного договора, регулирующего условия труда.
20 ноября профсоюз «Форда» начал новую забастовку. Директор завода во Всеволожске Тео Штрайт уже объявил позицию руководства: «Забастовка не сможет привести к удовлетворению выдвигаемых требований, поскольку коллективный договор, подписанный в начале этого года, действует до конца февраля 2008 года. Требования, выдвинутые забастовочным комитетом, включая повышение заработной платы более чем на 30%, являются чрезмерными и нуждаются в длительном и детальном обсуждении». Иными словами, менеджмент «Форда» готов идти на переговоры и пытался предотвратить забастовку.
Новые профсоюзы не кричат: «Долой царя!»
Пример рабочих «Форда», которые импортировали заграничные формы борьбы, оказался заразительным, причем не только для предприятий с западным капиталом. Именно с «Форда» началась эпидемия.
В середине марта был создан независимый профсоюз на крупнейшей в России чаеразвесочной фабрике «Невские пороги», расположенной во Всеволожском районе. Новая организация выдвинула ряд требований по улучшению условий труда. Прокуратура и инспекция по охране труда встали на сторону работников. Правда, профсоюзных активистов с предприятия выдавили.
А в апреле был создан профсоюз на московском заводе «Автофрамос», где собирают автомобили «Рено Логан». Пока профсоюз ведет активную просветительскую работу на заводе и намерен бороться за улучшение условий труда и индексацию заработной платы. В конце апреля и работники «Ленинградского металлургического завода», входящего в холдинг «Силовые машины», создали альтернативный профсоюз «Защита».
Эти профсоюзы совсем другие. Они не лезут на баррикады и не кричат: «Долой царя!» Они вообще старательно избегают политических лозунгов.
Первую волну профсоюзного движения в России подняла инерция перестройки. Независимый профсоюз горняков сыграл значительную роль в крахе СССР. Правда, это массовое движение обернулось большим разочарованием: шахтеры поддерживали либералов, но либеральные реформы по ним же и ударили — та политика, в поддержку которой они выступали, привела к массовому закрытию шахт.
Вторая волна рабочего движения была связана с процессами приватизации. С одной стороны, рабочие сопротивлялись приватизации своих предприятий, а с другой — были люди, которые пытались эти предприятия захватить и давали деньги другим рабочим, чтобы те дестабилизировали ситуацию и помогли скинуть действующих собственников. Когда экономика была в руинах, профсоюзы становились инструментом в руках бизнес-конкурентов и политиков-популистов.
Что представляет собой профсоюзное движение сейчас? Есть ФНПР, чьи «первички» существуют на очень многих предприятиях. Но ее упрекают в сговоре с собственниками. И параллельно существуют независимые профсоюзы: ВКТ — Всесоюзная конфедерация труда, КТР — Конфедерация труда России, профсоюз «Защита труда», Соцпроф.
— Деятельность этих объединений довольно слабая: они используются для поверхностной координации действий и централизованного лоббирования интересов, — констатирует Пономарев.
Есть профсоюзная система внутри таких крупных компаний, как «Лукойл». Это некая параллельная система управления: там членство в профсоюзе обязательно для всех работников компании. По сути, это департамент, занимающийся социалкой: путевками, школами, детскими садами.
Появление профсоюзов нового типа, которые в западных странах являются заметной частью гражданского общества, неизбежно. Сейчас на предприятия приходят рабочие нового поколения. Они уже не помнят советских профсоюзов и начинают забывать тотальную зависимость от хозяина-благодетеля времен падения производств.
Мы просто устали
Однажды они уже захватили в Петрограде почту, телеграф, телефон и назвали это дело революцией», — написали в официальной газете правительства Санкт-Петербурга «Петербургский дневник». И нарисовали карикатуру — здоровенного матроса. Но это не про моряков, а про питерское отделение «Почты России» и про лидера профсоюза Максима Рощина.
Водитель автобазы Максим Рощин — офицер морской пехоты, девять лет в армии, служба на Северном Кавказе, ранения, награды — тоже заразился «фордовской» болезнью.
Водитель почтового грузовичка выходил на свой маршрут в 6.20 утра, а завершал работу в 11 вечера. На сон — 4 часа. На обед времени нет. В машине пачка накладных: каждый водитель еще и грузчик, и экспедитор. За день приходилось перетаскивать по 32 тонны посылок и писем: коробки от 8 до 40 килограммов. За каждую платили 30 копеек. Текучесть кадров — 70%.
— Мы просто устали от этого и после забастовки на заводе «Форд» обратились к ним за помощью, — говорит Рощин. — 11 марта провели учредительное собрание профсоюза и направили уведомление в администрацию. Они не поверили: проверяли на подлинность документы, пытались подкупить, запугать, требовали полный список. Но из 230 человек не побоялись открыть имена только 30. Молодой профсоюз заявил администрации о своих претензиях и предложил два варианта: решить проблемы мирно или через прокуратуру и трудовую инспекцию.
— Они опять не поверили, — вспоминает Максим. — Но когда начались проверки незаконного взимания взносов в профсоюз работников связи, а потом пришел УБЭП, стали угрожать: «Мы все равно тебя уволим. За тебя возьмутся спецслужбы — против государства идешь?» А как выяснили, что я служил на Кавказе и ветеран боевых действий, поняли, что пугать меня этим бесполезно. Стали сталкивать лбами, говорить людям: «Зачем вы с ним связались? Он контуженный, отмороженный, он вас использует». Не прокатило.
Очень скоро и без всяких забастовок профсоюз водителей «Почты России» добился того, что выходные и праздничные стали оплачиваться вдвойне, а зарплата выросла с 17–18 до 27–28 тысяч. Потом добился выдачи спецодежды с логотипом «Почта России» и поставил следующую цель: увеличить доплату за погрузку-разгрузку и экспедирование грузов, чтобы догнать зарплату до 50 тыс. рублей. Но тут Максима Рощина уволили.
— 27 июля у меня украли документы: права, паспорт, удостоверение ветерана. Пока я их восстанавливал, меня уволили «за прогул». Тогда мы предупредили, что будем доводить до работников их права: что они имеют право не делать. Собирали их после работы, по выходным. Тут администрация обеспокоилась и пообещала отремонтировать туалеты и душевые кабины на автобазах. Хотя их там вообще нет. Ждали два месяца, дождались 26 октября, и люди сказали: ждать дальше некуда. Или добиваться, или увольняться.
Водители почти на 8 часов блокировали отправление почты. Они не отказывались работать, но сказали: «Ждем, когда машины погрузят и придет экспедитор». Тут же начались переговоры, было решено, что до 26 ноября профсоюз предоставит «Почте России» пакет обоснований требований по зарплате и охране труда. Но меньше чем за неделю уволили еще троих. В трудовых книжках указана та же статья: прогул.
— Мы знали, что есть приказы на увольнение еще пятерых, и люди ушли на больничный. У одной из них он закончился 15 ноября, и в тот же день ее уволили. Даю 98%, что мы их восстановим через суд, — говорит Максим Рощин. — Пока мы сами не начнем делать свою жизнь лучше, никто не поможет. Мы уже договорились с другими профсоюзами: они начнут кампанию солидарности в помощь уволенным. И помогут создать профсоюзы в других филиалах «Почты России».
— Революция, получается?
Максим устало улыбается и качает головой:
— Мне чужды левые убеждения, чем я и не нравлюсь тем политикам, которые выходили на меня и звали присоединиться.
После увольнения Рощин два месяца был безработным, потом устроился водителем на грузовую фуру. На разгрузке в северном порту пара десятков машин ждет своей очереди. Но вот они начинают разворачиваться и уезжать.
— Корабль не пришел, — говорит Максим. — Потому что докеры бастуют. Будут новые победы?
Протестная активность на крупных предприятиях будет расти, и чем благополучнее компания, чем выше уровень зарплат, тем больше вероятность забастовок. Это особенно видно в самых прибыльных отраслях экономики, таких как нефтяная, алюминиевая, металлургическая, пищевая. Хорошо это или плохо для экономики страны? Ведь так Россия в ближайшее время может лишиться важного конкурентного преимущества — недорогой по сравнению с западными странами рабочей силы.
Преимущества, которое стимулирует западных инвесторов размещать здесь производство, создавая новые рабочие места.
Директор «Форда» Тео Штрайт заявил, что компания не отказывается от своих инвестиционных планов в России, но при условии «нормальной рабочей обстановки». Ранее он признал, что для транснациональных корпораций ситуация в Ленинградской области резко ухудшилась.
— Как раз у транснациональных-то компаний резерв есть, — говорит Елена Герасимова.— Даже существенное повышение зарплат рабочим сильно по ним не ударит.
Действительно, в России пока доля зарплаты в себестоимости продукции колеблется в пределах 10%, тогда как в развитых странах она достигает 50–60%, так что резерв конкурентоспособности у нашего бизнеса вроде бы остается. В среднем работник в России получает 360 евро, а это в 10 раз меньше, чем в странах Евросоюза. Но то, что не смертельно для предприятий с западным капиталом — с современным производством и организацией труда, с большой капитализацией, — может оказаться катастрофой для российских заводов, большинство которых не модернизировано и работает на советском производственном резерве. Экономисты обеспокоены тем, что рост зарплат в России отстает от роста производительности труда. По прогнозу Минэкономразвития, в 2007 году производительность вырастет на 6,3%, в то время как рост реальных зарплат только за 10 месяцев года уже составил 16,6%. Но низкая производительность труда на многих предприятиях означает не то, что люди мало работают, а то, что оборудование и организация производства давно устарели. Как в ситуации с АвтоВАЗом, где серьезное повышение зарплат может просто похоронить завод.
— Без подъема профсоюзного движения не поднять российскую экономику, — считает Михаил Попов, профессор философии Санкт-Петербургского государственного университета, который консультирует бастующих питерских докеров. — Об этом говорят и наиболее цивилизованные представители работодателей, например вице-президент РСПП Игорь Юргенс. Пока есть дешевая рабочая сила, у работодателя нет стимула внедрять современную технику. И пока мы используем труд гастарбайтеров, мы будем плестись в хвосте других государств. Это нужно всему населению России и самим работодателям. Но им самим не заставить себя поднять оплату труда, и их даже винить за это нельзя. Скорее, нужно винить работников за то, что они не организовались и не добились продажи своей рабочей силы по справедливой цене.
Лидер «Деловой России» Борис Титов не видит катастрофы в росте профсоюзного движения: «Новому, сильному профсоюзному движению, которое сегодня создается, должен появиться противовес в виде сильного объединения бизнеса. Надо требовать, чтобы это профсоюзное движение было систематизировано, чтобы у рабочих не было каких-то пиковых требований, которые не соответствуют общей ситуации в стране. По международному опыту, нужно через свои общественные организации систематизировать требования рабочих, утверждать стандарты на уровне межотраслевых объединений профсоюзов. Пока же профсоюзы, во всяком случае автомобильной отрасли, действуют самостоятельно. Поэтому им очень легко добиться от одного работодателя выполнения каких-то завышенных требований».
Рост протестной активности наемных работников в России неизбежен. И лучше воспринимать его не как угрозу, а как ресурс. Политический плюс в том, что появляется огромное количество свободных и независимых от мнения начальства граждан, которые к тому же настроены не революционно. В этом же и стимул к развитию эффективности производств. Кроме того, улучшение условий труда на промышленных предприятиях может стать важным фактором улучшения репутации частного бизнеса в нашем обществе.
Но кроме интересов отдельных групп населения есть еще и интересы страны. Только что ставшее на ноги промышленное производство в России еще по большей части не модернизировано и требует огромных инвестиций и большого труда. Поэтому нужно искать точки соприкосновения интересов страны, бизнеса и рабочих. Атмосфера экономического роста, конечно, рождает зависть к европейскому социальному благополучию, но у нас ситуация другая. Нам еще только предстоит сделать рывок. Слишком рано почивать на лаврах «стабильности». Автор: Царев Алексей
|
