В 1995 г., после целой полосы поражений, движение трудящихся внезапно проявило себя вновь. За три года до того, как события в Сиэттле обозначили возникновение нового сопротивления вне этого движения, рабочие во Франции, Южной Африке, Бразилии, Южной Корее и Канаде решительно вышли на улицы, чтобы бросить вызов капиталистическому наступлению. Эти манифестации, впечатляющие не только по своему географическому охвату, но и по масштабам, творческому потенциалу и политическому содержанию, стали практическим подтверждением того, в чем начали сомневаться даже многие марксисты: рабочий класс «вернулся».

По крайней мере, так казалось. Резкий подъем активности и порожденные им надежды спали так же быстро, как появились. Напомнив нам о сохраняющемся потенциале движения трудящихся, они в то же время показали и его слабые стороны. Сегодня, почти десять лет спустя, совершенно ясно, что это движение просто не было тогда способно продолжать, углублять и расширять сопротивление в той мере, какая требовалась для эффективной борьбы с противником. К выработке такой способности движение не приблизилось и по сей день. Но лидеры трудящихся редко признают, в каком сложном положении, глубоком тупике они оказались, не говоря уже об отсутствии открытого обсуждения препятствий на пути возрождения движения, которые существуют в нем самом.

Речь не идет об игнорировании борьбы, которая происходит в разных частях мира, или об отрицании того, что в некоторых случаях имеют место попытки добиться структурных изменений. Лидеры трудящихся, в особенности в США, явно озабочены продолжающимся упадком членства в профсоюзах и выступают за нововведения, призванные этому противодействовать. Демографические и культурные сдвиги в составе рабочей силы породили во многих профсоюзах достойную уважения, хотя и запоздалую нацеленность на преодоление прошлого разделения по принципам расы, пола и сексуальной ориентации. Активисты постоянно указывают на негативную роль бюрократических, а иногда авторитарных структур и борются за демократизацию как одно из главных условий возрождения профсоюзов. «Широкий взгляд», по крайней мере, в том, что касается угроз глобализации, присутствует во всех профсоюзных документах, материалах профобучения и первомайских посланиях.

Хотя заявления о смерти движения трудящихся являются, таким образом, преждевременными, очевидно, что при отсутствии более четкой стратегической ориентации даже принципиальная и массовая борьба на местном уровне приобретает эпизодический характер или ее активность выдыхается. Организационная работа ведется, но качественных прорывов в этой сфере не происходит. Предпринимаемые из лучших побуждений институциональные изменения оказываются каплей в море по сравнению с масштабом действительных потребностей, а эффект программ борьбы с дискриминацией при приеме на работу теряется в условиях увеличения неоднородности рабочей силы. «Глобализация» скорее затемняет, нежели высвечивает перспективы, и движение трудящихся – прежде всего, на развитом Севере, но не только там, – идет в неопределенном направлении.

Трудность нахождения сколько-нибудь убедительного ответа на вопрос о том, откуда может возникнуть необходимое стратегическое видение и как оно способно утвердиться, показывает масштабы кризиса, в котором находятся не только трудящиеся, но и левые вообще. Мы как бы «начинаем с начала».

Нынешний период спада активности движения трудящихся может стать хорошим временем для трезвого анализа сущности сложившейся ситуации и определения общих направлений того, что можно – и нужно – делать нашему движению. В связи с этим в данной статье выдвигаются четыре основных тезиса:

«Государство всеобщего благосостояния», с которым трудящиеся связывали такие большие надежды, потерпело крах не вследствие глобализации и неолиберализма, а по причине собственных противоречий и слабостей.

Кризис 70-х гг., в который уходят корни этого краха, отразил поляризацию альтернатив дальнейшего развития – что было понято капиталистическими элитами и государствами, но не осознано трудящимися. Этот просчет – главная причина нынешнего упадка активности трудящихся.

Решительный ответ государства на вышеназванный выбор – переход к неолиберализму – означал нечто большее, чем просто наступление на трудящихся (организованных, неорганизованных или маргинализированных). Он подразумевал также систематическое разрушение рабочего класса как самостоятельной общественной силы.

Выход из этого тупика невозможен, если не вписать обсуждение стратегии и структуры движения трудящихся в контекст более широкого и обязательно более радикального видения.

«Государство всеобщего благосостояния» и золотой век глобализации

Поскольку «государство всеобщего благосостояния» послевоенного периода довольно часто воспринимается как мерило успехов движения трудящихся, анализ стратегических перспектив этого движения логично начать с его рассмотрения. Оно представляло собой существующий в национальных масштабах режим регулирования капиталистических общественных отношений, который, несмотря на продолжавшиеся общественные столкновения, оказался совместим с организацией трудящихся в профсоюзы, ростом зарплаты, расширением социальных программ, сглаживанием неравенства и определенной степенью экономической безопасности. Для некоторых это был шаг на пути к более глубокому преобразованию общества. Но в послевоенные годы социал-демократы и представители организаций трудящихся стали в целом относиться к «государству всеобщего благосостояния» как к обнаруженному Священному Граалю. Глобализация - явление, выходящее за рамки национального государства - была, соответственно, воспринята как главная угроза этому идеалу.

Действительно, в тезисе о том, что свободное трансграничное движение капиталов и товаров подрывает возможности демократического регулирования в национальных масштабах, есть структурная логика. Однако закономерен вопрос, не было ли падение «государства всеобщего благосостояния» вызвано более фундаментальными факторами, чем интернационализация производства. В этой связи важно отметить, что при обсуждении проблем глобализации не стоит вопрос о том, является ли «интернационализация» новым явлением. Капитализм всегда был международной системой. Но в период до второй мировой войны эта интернационализация существовала в рамках отдельных империй, и степень производственного взаимопроникновения между ними оставалась низкой. Такая специфическая форма интернационализации оказалась неспособна к самовоспроизводству и рухнула, вылившись в две ужасные мировые войны и беспрецедентную глобальную депрессию. На протяжении большей части первой половины ХХ века интернационализация капитала, вовсе не будучи неизбежной, представлялась, в сущности, невозможной.

Возникновение в дальнейшем относительно открытого и интегрированного мира было связано с той ключевой ролью, которую стали играть США. Реализация (хотя и неравномерная) этого послевоенного проекта, направленного на преодоление прежней фрагментации капитализма, породила более единый мир движения и накопления капитала, известный ныне как «глобализация». Глобализация, таким образом, не была чем-то, появившимся только в 80-90-х гг. – она развивалась непосредственно со времени окончания второй мировой войны параллельно с развитием «государства всеобщего благосостояния». Так, если в 80-90-е гг. увеличение товарооборота составляло 5% в год, то в 50-60-е – 8%. Первый крупный приток прямых американских инвестиций в Европу имел место в конце 60-х гг., и спустя менее чем десять лет европейские инвестиции пошли в США.  В те же самые десятилетия финансовые структуры, следуя за своими корпоративными клиентами, также начали развивать деятельность за рубежом, и европейский рынок, являвшийся в 60-е годы раем для нерегулируемых  долларов, вскоре уступил этой интернационализации в финансовой сфере. Существенные успехи, которые были достигнуты США в деле формирования общественных отношений и институтов, призванных структурировать новый тип мирового порядка и управлять им, означали, что  период, широко известный как золотой век «государства всеобщего благосостояния», в значительной степени являлся также– хотя об этом упоминают реже – и золотым веком глобализации. В последующие десятилетия развитие глобализации резко ускорилось в ряде ключевых областей, но это развитие происходило на твердом фундаменте, который был заложен раньше.

В течение четверти века после второй мировой войны «государство всеобщего благосостояния» и интернационализация капитализма укрепляли и подпитывали друг друга. Интернационализация являлась главным фактором роста, который сделал возможным «государство всеобщего благосостояния», а последнее способствовало смягчению последствий реструктуризации в отдельных странах и международном масштабе. Беспокойство среди трудящихся в связи с глобальной реструктуризацией, столь распространенное сегодня, присутствовало и тогда, но оно компенсировалось быстрым экономическим ростом, относительно низким уровнем безработицы и тем фактом, что инвестиции, совершаемые США за рубежом, не были для американских рабочих исключительно источником неприятностей. Расширение капитала на территорию других стран не означало перемещения туда рабочих мест из отечественной экономики, но создавало дополнительные возможности для последующего увеличения экспорта. Развивавшееся «государство всеобщего благосостояния» укрепляло благожелательный консенсус в отношении происходивших хозяйственных изменений, стремясь решить те или иные связанные с ними проблемы и обеспечивая определенную степень экономической безопасности, что препятствовало восприятию реструктуризации в качестве угрозы.

Глобализация периода 50-60-х гг. кажется в ретроспективе относительно мягкой. Тогда почему бы не сделать возвращение к тому золотому веку лозунгом сегодняшнего дня? Даже если оставить в стороне вопрос о том, был ли тот период в действительности успешным во всех отношениях, такой возврат затруднен вследствие произошедшего с тех пор мощного усиления корпораций – поэтому возвращение означало бы ожесточенную борьбу за пересмотр итогов двадцатипятилетней эволюции в сфере соотношения общественных сил. Но еще важнее то, что прежняя система прекратила свое существование не просто в результате чьей-то политики, а под давлением ее собственных внутренних противоречий. Таким образом, движение назад, подразумевающее радикальные изменения в общественных структурах и отношениях власти, привело бы только к воссозданию тех самых проблем, которые в свое время породили наступление на «государство всеобщего благосостояния».

Эти противоречия, по исторической иронии связанные с успехами капитализма, заслуживают краткого рассмотрения. Восстановление Европы и Японии вызвало необходимость преобразования финансовых механизмов,  регулирующих капиталистическое накопление  на национальном и международном уровнях. В этих новых условиях интересы глобального капитализма и американского лидерства потребовали перейти от твердых валютных курсов и конвертируемости доллара к гибким курсам и либерализованным финансовым рынкам. Но этого оказалось недостаточно, поскольку для того, чтобы продолжать играть роль лидера, американскому государству нужно было завоевать доверие этих полуавтономных финансовых рынков. А значит, ему следовало доказать свой потенциал сдерживания инфляции (сохранения «чистоты» американского доллара), подтвердив тем самым и свою способность контролировать труд – как фактор стоимости и производительную силу.

Это сочеталось со второй дилеммой, возникшей в каждой отдельной капиталистической стране. Та степень защищенности, которой трудящиеся пользовались в условиях постоянного экономического роста и которая поддерживалась «государством всеобщего благосостояния», стала все больше восприниматься ими как нечто само собой разумеющееся, что порождало с их стороны растущие ожидания и требования. Для капитала здесь заключалась проблема, поскольку требования трудящихся оставались прежними, в то время как особые условия послевоенного периода постепенно отходили в прошлое, и рост экономики замедлялся. Результатом стало сокращение прибылей не только в Северной Америке, но и по всей Европе (в Японии трудящимся было нанесено поражение, при помощи американских оккупационных сил, еще в начале 50-х гг.). Борьба с этим сокращением прибылей, подобная антиинфляционным усилиям, о которых было сказано выше, означала подрыв относительно прочных позиций труда.

Капиталистические государства во главе с США в целом осознали – хотя и не сразу, а в ходе неравномерного глобального процесса, который растянулся во времени и сопровождался значительными срывами и экспериментами, – что капиталистическая система оказалась на распутье, в ситуации выбора между сильно различающимися между собой вариантами движения вперед. Эту ситуацию нельзя, конечно, рассматривать в отрыве от процессов интернационализации капитала, но обусловлена она была, главным образом, проблемой соотношения классовых сил в каждой стране. Когда капитал и его представители прореагировали на сложившееся положение, они сделали это весьма решительно; движение же трудящихся так и не смогло ясно осознать смысл происходящего и с тех пор расплачивается за это.
 
Неолиберализм: восстановление капиталистической дисциплины

Ответ капиталистических государств – неолиберализм – необходимо рассматривать не только как набор политических средств, служащих богатству и власти, но и как новую форму социального (классового) господства. Это означает, что он влечет за собой изменения структуры производства, роли финансов и природы государства. Можно было ожидать, что по мере того, как будет обнаруживаться ложность обещаний и социальная цена неолиберализма, станет, соответственно, расти и сопротивление. Однако такое всеобщего сопротивление не поднялось, и возникает вопрос – заслуживающий гораздо большего внимания, чем ему уделяют – почему? Почему, несмотря на упадок легитимационных функций государства и возникновение новых форм экономической нестабильности, трудящиеся в конечном итоге не восстали?

Для капитала противоречия «государства всеобщего благосостояния» представали в форме вопроса, как обеспечить продолжение роста, восстановив дисциплину. В основе неолиберального поворота лежало растущее осознание капиталистическими элитами того факта, что прежние демократические завоевания трудящихся классов превратились в препятствие для накопления. Демонтаж этих завоеваний естественным образом требовал свертывания их демократических основ, и в этом процессе главной была установка на «более свободные» рынки, призванные сыграть важную роль в утверждении дисциплины коммерческих ценностей, доминирующих над всем остальным.

Профсоюзы столкнулись с ослаблением своего институционального представительства и давлением на них с целью навязать им пересмотр своей роли даже в тех местах, где они сохраняли значительное число членов. Что касается государства, то здесь речь шла не столько о его ослаблении, сколько о модификации: иерархия правительственных ведомств подверглась пересмотру, отражавшему приоритет конкурентоспособности и частного накопления; характер деятельности ведомств и государственных учреждений тоже изменился; ключевые менеджерские функции государства (такие как установление процентных ставок и валютная политика) были преданы в руки институтов, с трудом поддающихся демократическому контролю (вроде федеральной резервной системы или кабинета министров); значение тех способов регулирования, которые более открыты для демократического воздействия снизу¸ было уменьшено при одновременном увеличении значимости новых форм, отдающих предпочтение будто бы аполитичному господству рынков. Ускорение глобализации в 80-90-е гг. являлось в одно и то же время следствием и инструментом неолиберализма: последний создавал необходимые для глобализации условия, а она, со своей стороны, оказывала давление, способствовавшее осуществлению неолиберальных преобразований.

Неолиберализм, однако, означал большее, чем наступление на труд; он также создал материальную основу для разрушения единства трудящихся и их интеграции в неолиберальный проект. Дело, таким образом, не просто в недостатке активности и просчетах руководства. Неолиберализм стремился к подрыву формирования рабочего класса посредством навязывания условий, предполагающих индивидуалистическое поведение и соответствующее сознание, он также препятствовал становлению его организационного единства и немало преуспел в сужении спектра социально приемлемых вариантов развития. Первостепенное значение имели здесь изменения в способе доступа к потреблению, возрастание стратификации в среде трудящихся и усиление доминирования критерия «конкурентоспособности» в экономической и социальной жизни.
 
Доступ к потреблению
 
Хотя неолиберализму удалось повсеместно ограничить увеличение средней почасовой оплаты труда, он не привел к прекращению устойчивого роста показателей потребления трудящихся. Однако способы доступа к потреблению радикально изменились. В условиях отсутствия роста зарплат и неопределенности с пенсиями семьи трудящихся оказались вынуждены работать больше часов, а в настоящее время дело идет, по всей видимости, к тому, что люди будут позднее выходить на пенсию.

Одновременно увеличилось долговое бремя и стала распространена смена места жительства в поисках работы. Такие попытки индивидуального решения своих проблем являются результатом выбора, диктуемого ситуацией, когда левые слишком слабы, чтобы предложить приемлемые и эффективные способы коллективных действий. Кроме того, это следствие специфической политики государства, которое, например, вводит «большую гибкость» в определение графика рабочего времени, понижает процентные ставки, поощряет взятие кредитов, увеличивая тем самым задолженность, создает условия для ускорения закрытия промышленных предприятий и – урезая социальные программы в области пенсионного обеспечения, пособий по безработице, здравоохранения – толкает трудящихся на поиски частных способов выхода из положения.

Все это изменило подходы трудящихся к обеспечению жизненных потребностей и улучшению своего материального положения, оказав огромное воздействие на классовое сознание, классообразование и, следовательно, классовые возможности. С точки зрения развития классовой солидарности и соответствующего мышления, существует огромная разница между ситуацией, когда уровень жизни поддерживается при помощи коллективной борьбы, забастовок, участия в уличных демонстрациях и организациях по месту жительства, народного воздействия на избирательные кампании, и таким положением, при которой каждый человек действует в одиночку, работает дольше и интенсивнее, попадает в зависимость от банковских кредитов, надеется на благоприятную биржевую конъюнктуру, воздействующую на размер его пенсии, добивается налоговых послаблений, стремясь тем самым компенсировать сокращение социальных программ, и порывает связи с ровесниками и друзьями, которые по-своему обеспечивали классовую сплоченность, чтобы получить доступ к потреблению, нанявшись на работу в новом, незнакомом месте.

С проблемой доступа к потреблению пересекается проблема специфической формы, которую оно обретает, и в этой связи особое значение имеет отход от общественной организации потребления. Общественные услуги всегда по-разному влияли на рабочий класс, но универсальные программы несли в себе элемент солидарности. Когда неолиберализм, с его акцентом на индивидуальные побудительные мотивы и дисциплину, ставит такие программы в зависимость от доходов тех, кому они адресованы, а оказание услуг, которые прежде оказывались на некоммерческой основе, приватизируется, все это затрагивает нечто большее, чем просто распределение ресурсов. Здесь также происходит подрыв классового сознания и единства вследствие растущего неравенства между трудящимися, изменения представлений о потребностях и усиливающихся внутри класса противоречий  по отношению к правам и обязанностям. 
 
Внутреннее расслоение
 
Это растущее расслоение внутри рабочего класса способствует еще большему ослаблению культуры солидарности. Отдельные группы трудящихся отбрасываются на обочину не только в смысле пользования благами, но также и в плане организации. Нестабильность занятости неизбежно делает связь работника с местом работы и другими трудящимися менее прочной. Дискриминированными в изменившейся ситуации доступа к потреблению оказываются, например, матери-одиночки, которым трудно вырабатывать больше часов, получать займы и проходить обучение. Поскольку увеличивающееся неравенство между семьями проявляется и географически, даже «объединение по месту жительства» принимает форму организации совсем разных общностей и складывания различных типов солидарности. Для трудящихся, находящихся в относительно более благоприятном положении, расширяющийся разрыв между ними и остальной массой  означает нарастание их изолированности в борьбе и усиление страха лишиться работы. Всегдашняя проблема безработицы усугубляется сегодня опасениями, что потеря «хорошей работы» обречет работника, даже если ему удастся вновь найти рабочее место, на присоединение к новому большинству, занятому нестабильным, низкоквалифицированным, относительно низкооплачиваемым трудом.

Очевидно, что это должно вести к снижению активности трудящихся, но здесь возникает еще одна опасность, заключающаяся в усилении негативных настроений внутри рабочего класса, которые обращены не только против высших слоев общества. Это может происходить и внутри профсоюзов -- в том случае, если им не удается ограничить расслоение среди своих членов (например, расхождение между рабочими на конвейере и в других цехах), или когда в результате объединений профсоюз начинает охватывать работников разных специальностей и, следовательно, вбирает в себя в себя, но не преодолевает, различия, сложившиеся на рынке труда.

Более того, речь идет не только о негативном восприятии работниками с более низкой зарплатой тех трудящихся, в которых они видят относительно привилегированные группы, но и об аналогичном отношении последних к наиболее эксплуатируемым слоям. В основе этого может лежать интерпретация ими своих более высоких доходов как результата личных усилий, более интенсивного труда большего количества членов семьи; или же раздражение сокращением социальных услуг, получаемых ими, хотя они продолжают платить налоги, идущие вроде бы на социальные программы для других, включая «бедняков»; или же стремление защитить свой статус как более «производительных» работников; или же это может отражать всеобщий страх перед ростом преступности и опасения за безопасность своих семей. Но какой бы ни была комбинация причин, порождаемые неолиберализмом обстоятельства усиливают опасность того, что в некоторых потенциально наиболее сильных слоях класса безразличие или враждебность в отношении других трудящихся возобладают над классовыми чувствами взаимопомощи и солидарности, ослабив класс в целом.
 
Конкурентоспособность
 
Наибольшее значение имеет, по-видимому, та ловкость, с которой неолиберализм подталкивает рабочий класс и его организации на путь усвоения идеологии и принятия системы глобального накопления. Главную роль играет здесь категория «конкурентоспособности». Конкуренция, конечно, не есть нечто новое; это составная часть капитализма. Действительно новым рост значимости конкурентоспособности в результате увеличения мобильности капиталов на либерализованных рынках (прежде всего, финансовых) и снижения темпов роста в условиях, когда сдерживание инфляции стало не просто делом текущей политики, но постоянной чертой капиталистического развития. А поддержание инфляции на низком уровне означает, в частности, допущение большой безработицы, связанной с антиинфляционными мерами, и использование угрозы экономического спада для навязывания дисциплины корпорациям, которые, в свою очередь, оказывают давление на своих работников.

Ничто не способно подорвать оппозиционный потенциал профсоюзов сильнее, чем принятие ими правил игры на поле борьбы за конкурентоспособность. Хотя конкуренция может вести к разорению отдельных капиталистов, она укрепляет буржуазный класс в целом путем сосредоточения капитала в руках наиболее динамичных его представителей. Ее воздействие на класс трудящихся состоит, напротив,  в разрушении солидарности в его рядах и ослаблении всего класса (в национальном и международном масштабах). Усваиваемые работниками мотивы поддержки конкурентоспособности делают сами организации трудящихся механизмами воспроизводства на более высоком уровне (т.е. среди «организованных» работников) той самой конкуренции, которая трудящихся разобщает. И даже если профсоюзы выступают против общеполитических мероприятий, способствующих накоплению в глобальном масштабе (например, против «свободы торговли»), но при этом не отвергают заботу о конкурентоспособности вообще, то они все равно на деле оказывают поддержку конкретным шагам в интересах глобального накопления и содействуют их легитимации (речь идет, в частности, об уступках с целью сохранения рабочих мест; о сокращении программ обучения, приносящем интересы работников и местного населения в жертву потребностям конкурентоспособности; о занижении экологических стандартов с целью добиться увеличения производства; о борьбе за субсидии для «своих» корпораций).

Эффективность неолиберального воздействия на процессы внутри рабочего класса имеет непосредственное отношение к вопросу об экономической жизнеспособности неолиберализма. Неолиберальная глобализация по самой своей природе чревата кризисами. Поразительное расширение производства в глобальном масштабе придает экономическим процессам качественно новый уровень сложности, делая управление ими проблематичным. Важная регулирующая роль, которая отводится в этом мировом порядке рынкам, в особенности, финансовым, порождает дополнительную нестабильность всей системы. И хотя главные функции глобального менеджмента исполняют Соединенные Штаты, этот менеджмент должен по-прежнему осуществляться посредством различных государств с их собственным внутренним соотношением общественных сил, что подразумевает возникновение непредвиденных ситуаций и общую неопределенность.

Таким образом, хотя кризисы превратились в обычное дело,  их в значительной степени удавалось ограничивать (а иногда даже использовать для разрушения барьеров, препятствующих открытию рынков). Способность управлять кризисами зависит от процессов, происходящих в США, от отношений между последними, другими государствами и международными институтами, от американской экономической и, в особенности, финансовой мощи (в том числе, потенциала поддержания валютной ликвидности) и т.п. Но самый главный фактор – это успехи неолиберализма в деле сдерживания/интеграции движения трудящихся. При отсутствии выступлений трудящихся, способных блокировать выход капитализма по той или иной дороге из очередного кризиса, капиталистическая система получает пространство и время в экономическом и политическом плане, чтобы нащупать необходимое ей решение.
 
Перспективное видение и стратегия
 
В то время как капиталистические государства и элиты вырабатывали свой ответ на вызовы кризиса 70-х гг., политические представители  трудящихся – призванные, по крайней мере, в теории, быть носителями стратегического мышления, выходящего за рамки непосредственных задач, - явно оказались беспомощными. В лучшем случае они вместе с трудящимися участвовали в борьбе за сохранение «государства всеобщего благосостояния», но, не желая или не будучи способны к более широкому мышлению, также разделили с трудящимися их поражение. А социал-демократы даже способствовала интеграции движения трудящихся в систему неолиберализма.

Хотя понятие «третий путь» применяют обычно к политике правого крыла социал-демократии, вся она, по большому счету, ныне взяла на вооружение различные варианты «третьепутизма» и пытается, находясь у власти, придать неолиберализму «человеческое лицо». Позиционируя себя в качестве реалистической реакции на новый мировой порядок, концепции «третьего пути», воплощают на самом деле худший вид утопизма: ложные надежды вместо радикальных мечтаний. Там, где социал-демократия искала союза с местным капиталом, чтобы получить достойную долю мирового богатства, она игнорировала произошедшие изменения или не понимала их, отказываясь видеть, что «национальный» капитал в основной своей массе уже давно отказался от перспектив националистического развития, восприняв интернациональную по своему масштабу ориентацию. В той степени, в какой это было осознано и признано, осуществился поворот к созданию внутри государственных границ максимально благоприятных условий для глобального капитала вне зависимости от его национальной принадлежности. Сведение общества к «пространству для конкуренции» поставило приоритеты капитала превыше всего остального; тем самым – сознательно или неосознанно – получило подкрепление восприятие  активности трудящихся как препятствия на пути достижения национального успеха, а убеждение в мощной силе капитала подтолкнуло трудящихся к надеждам на обретение большей  справедливости через дальнейшее укрепление этого самого капитала.

Космополитическая теория, согласно которой международное управление способно спасти «государство всеобщего благосостояния» и сделать его всеобщим явлением, исходит из благих намерений, но интеллектуально несостоятельна. Прежде всего, она видит в национальных государствах жертв глобализации, в то время как на самом деле они являются ее сообщниками или, если использовать более точное выражение Лео Панича, ее «авторами». Соглашения о свободной торговле, к примеру, не были в целом навязаны государствам извне, а получили их активную поддержку в виде усилий по обработке общественного мнения с тем, чтобы добиться принятия этих антидемократических договоров. Кроме того, космополитизм подразумевает наличие у международных институтов некой степени автономии по отношению к создавшим их национальным государствам и от соотношения классовых сил в национальном и международном масштабах – автономии, которой эти институты просто не имеют и не могут иметь.

Рассматривая угрозы прогрессивным социальным завоеваниям преимущественно в территориальном контексте, т. е. видя проблему в разрыве между национальными государствами и интернациональным процессом накопления, космополитизм, как и концепции «третьего пути», игнорирует ключевой аспект проблемы – классовый. Не бросив фундаментальный вызов отношениям частной собственности в рамках отдельных стран, которые по-прежнему являются ареной воспроизводства отношений собственности, контрактов и рынков труда, космополитическое «государство всеобщего благосостояния» будет воплощать в себе те же самые противоречия, что и его национальный прототип. Искать решения на межгосударственном уровне, не занявшись предварительно преобразованием национальных государств, значит усугублять, а не преодолевать слабости национально ориентированной социал-демократии.

Проблемы «государства всеобщего благосостояния» были и остаются связанными с ним самим. Его достижения, завоеванные в борьбе, следует, конечно, ценить. Но в их основе лежали также: 1) ограничение целей движения трудящихся улучшением своего положения в рамках капитализма и 2) непосредственно связанная с этим ограниченность его действий и возможностей наращивания политического потенциала. Единственный вариант, который мог бы спасти принципы «государства всеобщего благосостояния» - активные выступления с целью установления более жесткого контроля над капиталом – был либо отвергнут как излишне радикальный, либо стал, по сути, нереалистичным, учитывая воздействие этого государства на трудящихся, сужавшее их мышление и подрывавшее их потенциальные политические возможности. Такой исход не был предопределен заранее, он стал результатом конфликтов внутри социал-демократии и движения трудящихся, в ходе которых те, кто считал необходимым выйти за рамки «государства всеобщего благосостояния» потерпели поражение, а их идеи оказались уделом меньшинства.

Возрождение движения трудящихся зависит сегодня от восстановления и обновления его стратегического мышления. Речь идет, подчеркнем, не о выдвижении революционных деклараций или пафосных лозунгов, а о деле практической необходимости. Только по-настоящему независимое и целостное представление о целях и задачах движения способно преодолеть раздробленность в его подходах к частным проблемам, обеспечить мотивацию и нацеленность на необходимые действия, заложить основу выработки эффективной стратегии – включая вопрос о том, как не допустить превращения неизбежных компромиссов и временных неудач в разрушительные отступления. Ситуация сейчас складывается таким образом, что для достижения даже маленьких побед трудящимся нужно будет вновь учиться мыслить широко.

Рассмотрим в связи с этим три проблемы, которые стоят в центре дискуссий об обновлении профсоюзного движения: восстановление институционального потенциала посредством организационной работы среди неорганизованных трудящихся; оживление организаций через расширение внутрисоюзной демократии; вопрос о страхе перед потерей работы.
 
Организационная деятельность
 
Организационная работа в нынешних условиях представляет значительную сложность. Для достижения в ней серьезных успехов необходима твердая нацеленность на решение поставленных задач, что подразумевает переключение в организаторскую сферу дополнительных профсоюзных ресурсов, привлечение новых ресурсов на добровольной основе, сотрудничество между профсоюзами, которые склонны к конкуренции в вопросах расширения членской базы, а также открытость в отношении нестандартных, не использовавшихся прежде форм массовой работы. Подход к этим проблемам с чисто административной точки зрения, попытки решить их при помощи простого увеличения финансирования и совершенствования организаторских технологий не соответствует масштабу стоящих перед движением трудящихся задач. На самом деле необходимы изменения во всех сферах профсоюзной деятельности – настоящая внутренняя революция с целью наполнения организационной работы совершенно новым содержанием.

До тех пор пока к организационной работе подходят как к вопросу сохранения численности членов союзов и существующих профсоюзных ячеек, а не как к проблеме формирования класса, крупные успехи в области организации не могут быть ни достигнуты, ни закреплены. А если организаторские задачи отделяются от проблемы сущности профсоюзов, в которые стараются привлечь людей, то проблематичной становится перспектива каких бы то ни было успехов вообще. Например, Международный профсоюз работников обслуживающего сектора (SEIU) направил в сферу организаторской работы значительную долю своих ресурсов, но в ряде случаев это вызвало сопротивление работников ориентации профсоюза вовне (было ускорено заключение контрактов, чтобы увеличить «мобильность» союза; профсоюзные деятели стали уделять меньше внимания контролю за выполнением существующих соглашений; сокращению подверглись программы профсоюзного обучения). Результатом стало навязывание руководством своей линии большому количеству местных организаций и подрыв внутренней демократии, оправдываемый «организационными интересами».

 В обслуживающем секторе, куда входят предприятия быстрого питания, розничной торговли и гостиницы, существуют явные возможности развертывания организационной работы, связанные с тем, что действующие здесь корпоративные сети должны, в силу характера оказываемых ими услуг, работать непосредственно с населением по месту жительства. Вместе с тем, уже накоплен значительный опыт, который свидетельствует об ограниченности результатов, достигаемых при попытках вести организационную работу на всех такого рода разрозненных предприятиях одновременно. Очевидная альтернатива – особенно в городах, где сильны позиции профсоюзов – заключается в том, чтобы сконцентрировать усилия на какой-либо определенной сети и добиться там оказания профсоюзных услуг всем работникам, вне зависимости от уплаты или неуплаты ими членских взносов, с целью вовлечь их в организацию, сколько бы времени это не заняло. Даже если это не приведет к расширению членской базы в краткосрочной перспективе, поддержка молодых рабочих, которые затем будут переходить на новую работу, может породить доверие с их стороны и способствовать установлению контактов, полезных в будущем для дальнейшей организационной работы и создания более широкой базы солидарности. Однако профсоюзное движение, которое настроено оборонительно, имеет узкие критерии успеха, не поощряет неоплачиваемые виды профсоюзной деятельности и боится последствий даже временного оказания услуг без взимания взносов, вряд ли пойдет в этом направлении.
 
Демократия
 
Большинство профсоюзов не уступает по степени внутренней демократичности другим организациям – это определенно касается корпораций, с которыми они имеют дело, но также и государственных институтов и даже, как отмечает Стефани Росс, общественных движений, выступающих под знаменами демократии. И тем не менее, даже в лучших из профсоюзов демократия остается недоразвитой; степень реального участия рядовых членов в профсоюзных делах и распространенность демократических навыков являются незначительными, серьезные низовые инициативы – редкость, жизни работников за пределами предприятия уделяется очень мало внимания, а следование демократическим процедурам само по себе не гарантирует от ситуаций, когда отдельные группы работников решают действовать исключительно в собственных интересах и нарушают интересы других трудящихся, проявляя то, что Дэвид Харви назвал «воинствующим партикуляризмом».

  Проблема заключается не просто в совершенствовании и углублении существующей внутрисоюзной демократии – хотя это тоже важно, -- но и в осознании неадекватности демократических форм, в которых главенство отдается процедурной стороне дела и мало внимания уделяется таким аспектам демократического процесса, как его содержание, охват, эффективность. Демократия в профсоюзах ограничена недемократической природой капиталистического общества, в котором они действуют. Если суть демократии  в создании условий коллективной жизни людей, то общество, в основе которого лежит господство одних над рабочей силой других – то есть возможность одних определять, что должны делать, создавать, как должны развивать свой личный и коллективный потенциал другие – недемократично по самой своей сути.

Демократия трудящихся должна, следовательно, включать в себя создание политического фундамента для борьбы против этого антидемократического общественного контекста. Поэтому необходимо установление солидарных связей с другими профсоюзами, неорганизованными трудящимися, местной общественностью и  формирование в самих союзах такого демократического устройства, которое соответствовало бы принципам демократии трудящихся и даже служило бы их образцом. Речь здесь идет не столько о том, что нужно расширить наше представление о демократии (хотя это было бы правильно), сколько о том, что более широкое видение демократии – в центре которого человек с его возможностями и потенциалом - способно стать вдохновляющим фактором для стратегии и практической деятельности профсоюзных объединений.

Только в том случае, если профсоюзы будут рассматривать расширение вовлеченности их членов в профсоюзные дела как составную часть выработки и развития своего потенциала, внутриорганизационная демократия сможет стать более реальной, чем формальной. Выдвижение на первый план задач, связанных с мобилизующей ролью профсоюзов и выработкой ими новых способностей – включая способность связывать свою борьбу с общественным контекстом, извлекать из нее уроки и готовить новые выступления – должно повлиять на распределение профсоюзных ресурсов, формулирование целей переговоров с работодателями, отношения с местным населением и политическую ориентацию союзов. Такой подход предполагает придание еще большей значимости самому широкому внутреннему обучению и создание условий для демократических дискуссий; он требует перераспределения рабочего времени с тем, чтобы все работники имели время для активного участия в демократических процессах; наконец, он может способствовать началу понимания «взятия государственной власти»  не в смысле надежд на чьи-то действия «в верхах», призванные дать профсоюзам то, чего они не в состоянии добиться сами, а как превращения государства в подлинный инструмент радикального расширения демократии.
 
Экономическая реструктуризация и рабочие места
 
В основе деятельности профсоюзов лежит согласование сроков и условий занятости, а не обеспечение самой занятости. Это не только ослабляет их возможности в отношении важнейшего, пожалуй, для трудящихся вопроса  – о рабочих местах, но и, поскольку угроза потерять работу делает работников более уступчивыми к требованиям корпораций, подрывает также позиции профсоюзов во всех других областях, касающихся трудящихся. Главным здесь является, как было показано выше, давление борьбы за конкурентоспособность. До тех пор, пока профсоюзы не выработают подходы к проблемам рабочих мест, конкурентоспособности и порождаемой конкуренцией реструктуризации, упадок, который они переживают на протяжении последней четверти века, будет продолжаться. Это касается и государственного, и частного сектора.

Переходя к рассмотрению этого труднейшего из вопросов, следует, прежде всего, заметить, что степень негативного воздействия современных тенденций в капитализме на возможности сопротивления трудящихся обычно преувеличивается, даже если оставить в стороне общественный сектор и другие отрасли, которые по необходимости остаются привязанными к определенным регионам. Промышленное производство, с характерными для него инвестициями в производственных здания, квалификацию рабочей силы и снабженческие сети, часто не является таким свободным и подвижным, как утверждают. «Гибкость» производства и аутсорсинг несут в себе отрицательные последствия для трудящихся, но в то же время делают корпорации более чувствительными к целенаправленным профсоюзным действиям. Хотя функционирование корпораций приобрело транснациональный характер, производственная структура многих отраслей сохранила региональный характер, а, следовательно, остались возможности борьбы на региональном уровне.

В этой связи показателен пример канадской автомобильной промышленности. Имеющиеся здесь условия для сопротивления трудящихся отражены во многих документах и материалах, но информация эта широко не распространялась даже профсоюзами. Аналитическая группа «Economist Intelligence Unit» считает Канаду лучшим местом для бизнеса в течение следующих четырех лет; «Справочник по бизнес-расходам» консалтинговой компании KPMG характеризует ее как страну с самой низкой (после Австралии) стоимостью производства автомобилей; по данным экспертов, налоговый режим в Канаде уже стал выгоднее для бизнеса, чем в США; среднегодовые капиталовложения в канадскую промышленность в последнее десятилетие составляли 3 миллиарда долларов, что значительно превышает ресурсы внутреннего рынка; образуя 8,2% североамериканского автомобильного рынка, Канада собирает 16,6% процента всех автомобилей на континенте. И все же канадский профсоюз работников автомобилестроения (CAW), опасаясь грядущего краха отечественной индустрии, построил свою стратегию на том, что нужно добиваться покупки государством рабочих мест посредством предоставления компаниям субсидий, а не требовать их в качестве реализации прав граждан и ответственности корпораций.

Как же соотносятся приведенные экономические данные и опасения профсоюзов? Незащищенность рабочих мест – это реальный факт; реструктуризация автомобильной промышленности стала постоянным явлением и происходит даже в самых благоприятных ситуациях. Но серьезная озабоченность профсоюза вызвана не столько сокращением общего числа рабочих мест, сколько угрозой, которую создает для его членской базы увеличение доли рабочих мест, не охваченных профсоюзными структурами. Если бы CAW сумел организовать занятых там работников, его численность бы возросла, и он мог бы чувствовать себя гораздо увереннее. В связи с этим стоит сказать, что в то время как большая озабоченность проявляется по поводу быстрого роста автомобильной промышленности в Китае, где в прошлом, 2003 г. было выпущено 3,4 миллиона машин, количество автомобилей, произведенных в тот же самый период на североамериканских предприятиях работниками, не состоящими в профсоюзах, достигло 3,5 млн. Это проблема, конечно, совсем иного плана, чем субсидии. С ней связан вопрос о том, смогут ли CAW и UAW продемонстрировать энергию, целеустремленность и умение подобно шахтерам, которые в 30-х гг. направили 100 организаторов на металлургические предприятия, чтобы помочь создать там профсоюзные структуры.

Опасность этого фундаментального изменения линии CAW – игравшего в свое время роль лидера в борьбе против корпоративной логики – нельзя недооценивать. Дело не только в том, что усилия по добыванию для корпораций государственных денег (средств налогоплательщиков) могут спровоцировать требования субсидий со стороны любой компании, вне зависимости от ее реальных потребностей. И не в том лишь, что, лоббируя дотации в миллионы долларов для автомобильных фирм в условиях свертывания социальных гарантий, профсоюз порождает недоумение, если не отчуждение, среди своих союзников и сочувствующих. Гораздо важнее то, что такая политика не укрепляет, а подрывает славную культуру сопротивления и протестного лидерства, выработанную прежде автомобилестроителями. Приведем только один пример. Когда компания «Форд Мотор», при поддержке CAW в вопросе о субсидиях, заявляет в Уинсоре, что, имея высокую производительность, сравнительно низкие затраты на рабочую силу, выпуская высококачественную продукцию, она, тем не менее, находится в неудовлетворительном положении и потому нуждается в дотациях, а профсоюз красноречиво молчит, рабочие понимают это гораздо шире, чем просто позицию по субсидиям: подразумевается, что рабочие места должны покупаться теперь не только посредством субсидий, но и за счет снижения социальных ожиданий трудящихся и сдерживания профсоюзной активности.

Но все-таки проблема конкурентоспособности не выдумана, и ее нельзя игнорировать. Это реальное препятствие, с которым профсоюзы сталкиваются по всему миру, и так будет при капитализме всегда. Главное – чтобы поддержание конкурентоспособности «своих» компаний не превращалось в глазах профсоюзов из ограничивающего фактора в цель профсоюзной деятельности. Если трудящиеся соглашаются рассматривать заботу о конкурентоспособности в качестве важнейшего критерия принятия социальных и экономических решений, то в этом случае разрушается сам фундамент, на котором возникло рабочее движение: солидарность вместо междоусобной борьбы за рабочие места, человеческие ценности вместо корпоративных устремлений, независимость организаций трудящихся от капитала. Задача, таким образом, состоит в том, чтобы, не капитулируя перед этим фактором, найти способы реагирования на него и ослабления его воздействия.

Этого, конечно, добиться нелегко, так как выдвижение на повестку дня подобных вопросов затронет саму суть капитализма и проблему подчиненного положения трудящихся в его рамках; любые предлагаемые здесь альтернативы могут выглядеть нереалистичными с точки зрения тяжелых условий сегодняшнего дня. При выработке таких альтернатив нельзя, разумеется, обойтись без обращения к основному вопросу – о наших взаимоотношениях с глобальной экономикой и, что особенно важно в случае Канады (но касается также и других стран), с Соединенными Штатами. Как правильно отметил в своей статье Рик Салутин, задача совсем не в том, чтобы поднимать на щит какие-то высшие «канадские ценности». В действительности речь идет о движении к созданию в национальных масштабах таких условий, при которых станет возможным демократическое строительство общества, свободного от воспроизводства разрушительных коммерческих ценностей капитализма.

Если целью установления народного суверенитета и самостоятельности по отношению к американской экономике является достижение возможности влиять на наше будущее, то возникают еще два самых главных вопроса: Кто должен контролировать инвестиции? И какова должна быть их цель? Решения об инвестициях определяют все аспекты нашей жизни (как связанные с работой, так и многие другие), и если мы хотим, чтобы демократия стала не только формой правления, но и типом организации общества, то абсолютной необходимостью становится ограничение единоличного контроля над инвестициями со стороны частных лиц, будь то канадцы, американцы или кто-то еще.

Насколько далеко можно продвинуться в этом направлении в определенный период времени, и какие компании считать приоритетными объектами, будет, безусловно, зависеть от конкретного соотношения классовых сил в Канаде и в международном масштабе. Но ни в коем случае нельзя закрывать глаза на то, что серьезные социальные перемены и реальная демократизация общества не могут осуществиться без движения по пути демократизации инвестиционного процесса.

 Для того, чтобы обеспечить политические предпосылки для постановки таких крупных вопросов, необходимо связать эти вопросы с непосредственными проблемами реструктуризации, с которыми трудящиеся сталкиваются ежедневно. Начать можно с выдвижения независимых рабочих альтернатив в тех или иных секторах, отраслях промышленности или сферы услуг (или же в территориальных общинах, с основным акцентом на создании рабочих мест). Эти альтернативы включали бы в себя проблематику занятости и условий труда, а также воздействия производимой продукции или услуг на местное население («ответственное производство»). Конкретизация предложений – таких, как прекращение свободной торговли, ограничение избыточной конкуренции, формирование избираемых местным населением Советов развития занятости, создание или увеличение сектора общественной собственности, расширение профсоюзных организаций (например, в сфере розничной торговли, где повышению зарплат и улучшению условий труда препятствует именно низкая степень вовлеченности работников в профсоюзы) – должна зависеть от специфических условий в каждой из отраслей.

Создание альянсов также может основываться на стратегиях, разработанных или разрабатывающихся в определенных секторах. Так, рабочие гидроэлектростанций могут связать обеспечение энергетической безопасности общества с общественной собственностью на энергетику; работники больниц  - сделать свое сопротивление приватизации элементом борьбы за декоммерциализацию и универсализацию здравоохранения, т.е. принципы, которые следует распространить и на другие отрасли; учителя – поставить сохранность своих рабочих мест в связь с уменьшением количества учеников в классах, в чем также заинтересованы сами учащиеся;  работники телекоммуникационного сектора – показать отрицательные последствия реструктуризации их отрасли для некоммерческих потребителей; сотрудники федеральной службы страхования по безработице (чья классовая принадлежность противоречит возложенной на них роли) – распространять среди трудящихся брошюры об эффективных способах противодействия бюрократическим попыткам лишить их полагающихся им пособий; социальные работники – попробовать оказать помощь в организации людей на подведомственных им территориях, вместо того, чтобы надзирать над ними; муниципальные служащие – идентифицировать свои интересы с поддержанием нормальных условий жизни в городах; рабочие автомобильной промышленности – двигаться по пути включения в свои требования пунктов о защите экологии; работники государственного сектора – подчеркивать важность не просто расширения этого сектора, но его демократизации с тем, чтобы все мы участвовали в решении вопросов общественной значимости. Во всех этих случаях речь идет не столько о создании тактических альянсов с «другими», сколько об обращении к иным аспектам жизни самих трудящихся и развитии их прямых связей с классом в целом, о формировании образа профсоюзов не просто как структур для коллективных переговоров, а как «центров организации жизни трудящихся».

Было бы глупо обещать быстрые и простые решения – их не существует при капитализме, и, в любом случае, определение «правильной» линии (которая обязательно должна быть радикальной) еще не означает, что у нас имеется способность проводить ее на практике. Главная задача состоит в развитии такого движения и формировании такого политического потенциала, которые могли бы сделать реализацию наших альтернатив практически возможной, и выработку самих этих альтернатив следует рассматривать именно с данной точки зрения. Все альтернативы – или, по крайней мере, альтернативные подходы – должны оцениваться в контексте их возможного воздействия на сознательность рабочего класса, его уверенность в своих силах, организованность и активность; очень важна их способность служить созданию эффективных альянсов и поддержанию среди трудящихся чувства надежды. Излишне говорить, что, хотя подобные инициативы могут зародиться вначале вне формальных профсоюзных структур, их развитие должно в конечном итоге поставить на повестку дня самые радикальные преобразования во внутреннем устройстве и способах функционирования профсоюзов (а также вопрос о преодолении рамок капиталистических отношений).
 
В последние годы Великой депрессии компания «Дженерал Моторс» выпустила два документальных фильма, стиль которых был обозначен одним из критиков как «американский реализм». Первый, вышедший в 1936 г., назывался «Руки мастера». В этом фильме, в котором были использованы новаторские режиссерские приемы, заимствованные из советского кинематографа, и звучала музыка Вагнера в исполнении Детройтского филармонического оркестра, прославлялись умения и физический труд, вкладываемые в разработку и производство автомобилей. Шестнадцать месяцев спустя тот же самый режиссер снял по заказу компании новую картину под названием «От рассвета до заката». Если первый фильм заканчивался изготовлением автомобиля, то второй – получением рабочим зарплатного чека. Этот второй фильм начинается с утра в пригородном доме и завершается сценой совершения покупок рабочим и его женой в близлежащем магазине. Демонстрируется пробуждение рабочего, умилительная сцена завтрака, разделяемого им с улыбающейся женой; затем он целует ее и спешит присоединиться к другим рабочим, устремляющимся на фабрику; сам же процесс работы на конвейере предстает в качестве лишь очень короткого эпизода. И снова за кадром звучит патетическая музыка, навевая ассоциации с самым примитивным «соцреализмом»: 

«Приветствуем светлое новое утро
Утро ждет энергичных людей
С песней в душе, радостью в сердце
В солнца лучах мы идем!»

Эти два фильма разделяет небольшой период времени, но он вместил в себя огромные сдвиги в развитии профсоюзного движения в автомобильной промышленности. Первая картина была снята до волны сидячих забастовок, которые повлекли за собой создание производственных профсоюзов на автозаводах, вторая – после того, как был признан UAW. Во втором фильме смысл работы видится уже не в коллективном производстве, а в индивидуальном потреблении. Поразительна здесь не сама идея потребительства, которая уже не являлась к тому времени чем-то новым. Массовый маркетинг возник в 20-е гг., и даже еще раньше введенная Генри Фордом зарплатная система (5 долларов за день работы) пропагандировалась с акцентом на значимость предоставления рабочим возможности потреблять то, что они производят. И дело также не в том, что хозяева «Дженерал Моторс» первым поняли важность воздействия на сознание рабочих. Компания «Форд» опять же гораздо раньше объявила, что ее «бизнес состоит не в производстве машин, а в формировании людей». Действительно интересно то, насколько быстро «Дженерал Моторс», оказавшись перед лицом новой реальности в виде профсоюза, осознал важность влияния на сознание каждого индивидуального рабочего как способа воздействия на характер этого профсоюза.

Однако в условиях депрессии и последовавшей затем войны «Дженерал Моторс» не мог реализовать эту стратегию в полной мере. Осуществилась она только после войны при помощи американского государства и участия самой автомобильной промышленности в универсальном распространении «американской мечты» как основы послевоенной американской империи. Но, реализовавшись, этот проект – как мы уже говорили выше – проявил свою противоречивость. Неолиберальные преобразования 1980-х годов, нацеленные на обеспечение более благоприятных условий для капиталистического накопления, создали ситуацию, которая уже не предлагала «светлого нового утра». Основой стабильности стал теперь фатализм трудящихся: «Такова жизнь. У нас нет возможности изменить ее. И вообще, альтернативы не существует».

Чтобы сделать альтернативы возможными вновь, необходимо в первую очередь осознать три вещи. Во-первых, если мы по-прежнему будем принимать капиталистические «правила игры» и не начнем мыслить так же радикально, как это делают капиталисты, никакие альтернативы возможными не станут. Профсоюзному движению нужно, прежде всего, трезво и честно признать, что оно находится в тупике и пойти на риск бурных внутренних преобразований, без которых невозможные никакие реальные изменения. Во-вторых, левым вообще следует отказаться от многих иллюзий (но не надежд), за которые они прежде крепко держались. Прихода к власти дружественных правительств недостаточно. Крах экономики не приближается, но даже если бы он приближался, то вовсе не обязательно изменил бы соотношение политических сил в нашу пользу (скорее, наоборот). Не стоит надеяться на противоречия между финансовыми и промышленными капиталистами; какие бы трения между ними не возникали, в главном все они едины. Не приходится также ждать новых стимулов от предполагаемого восстания Европы или Азии против господства США: капиталистическая система слишком интегрирована и слишком пронизана американскими структурами, чтобы это могло стать возможным в обозримом будущем.

В-третьих, ничто из этого не должно делать нас пессимистами. Расставшись с нашими иллюзиями – которые на самом деле мешают достижению наших целей – мы сможем начать говорить самим себе правду и двигаться вперед. Становящаяся все более очевидной фальшивость неолиберальных посулов и все большее саморазоблачение империализма создают необходимые предпосылки для демонстрации того, что капитализм – даже если он, с его собственной точки зрения, функционирует неплохо – превратился в препятствие на пути человеческого прогресса. Главный вопрос заключается в том, сумеем ли мы обрести уверенность в своих силах и политический потенциал для того, чтобы сделать движение за переустройство общества реальной силой?

Социальное переустройство не может произойти без участия организованных трудящихся с их ресурсами и стратегическим положением в обществе, но одним профсоюзам осуществить такой проект не под силу. Они слишком обременены повседневной работой, слишком раздроблены в организационном отношении, слишком ограничены характером собственного состава – трудящиеся объединяются в профсоюзы для решения конкретных проблем, а не для изменения мира. Выработка концепций, стратегии и форм организации, способных преобразовать общество, - это задачи для объединения иного типа, такого, которое сделает борьбу за общественное переустройство своей главной целью и которое сможет научиться существовать одновременно внутри и вне профсоюзного движения. Его ориентация должна быть по-настоящему интернационалистической, но в то же время оно должно исходить из понимания того, что международные действия требуют создания соответствующего потенциала на местном и национальном уровнях. Что же касается профсоюзов, то вопрос стоит следующим образом: смогут ли они осуществить глубокие внутренние преобразования и обеспечить в своих организациях пространство для развития радикальных идей и возможностей, способных внести свой вклад в дело переустройства общества?