|
 |
|
«Собственное классовое мировоззрение профсоюзного и демократического рабочего движения» - таково было название и главная тема семинара, проведенного на днях Конфедерацией труда России (КТР). Ничего удивительного в такой постановке вопроса, вроде бы нет, если не учитывать того обстоятельства, что последний раз российские профсоюзы ставили его, пожалуй, лет сто назад.
Как бы то ни было, но для того, чтобы обсуждать подобную тему, стоило бы ответить и на вопрос о том, а есть ли в наше время сам объект подобного исследования? Определенная часть интеллигенции, как известно, убеждена, что рабочего класса, во всяком случае, в его классическом понимании, сегодня уже не существует. Впрочем, те, кто находится, что называется, «ближе к земле», или же специально занимаются этой проблематикой, знают, что это не так. Рабочий класс жив, хоть пока и не побеждает.
По далеко неполным данным Росстата (в них, например, не вошли совместители и те, кто работают на срочных договорах, а таковых сегодня едва ли не большинство), на 2012 год в России насчитывалось около 16 млн, как квалифицированных, так и неквалифицированных рабочих, которые трудились на промышленных предприятиях, в строительстве, на транспорте и в ряде других отраслей. Эти данные очевидно снимают вопрос о том, есть ли рабочий класс в современной России, так сказать, в физическом выражении, однако вопрос о том, что он собой представляет, как социальный и политический субъект, по-прежнему остается.
На него собственно и попытались ответить участники семинара, который формально был посвящен памяти деятеля современного российского социал-демократического движения Галины Ракитской, а также двадцатилетию КТР. Однако, в первую очередь, собравшиеся сосредоточились на том, возможно ли сегодня (а если возможно, то при каких условиях) самостоятельное и одновременно демократическое социалистическое рабочее движение.
Добавим, что мозговой штурм предприняли не только лидеры реальных живых профсоюзов, но и политические активисты анархистского и марксистского толка, а также преподаватели МГУ и Высшей школы экономики.
Очевидно, что поднятые темы важны в условиях нарастающего экономического кризиса в России, но дело не только в этом. Важность взаимодействия рабочего и социалистического движений была осознанна далеко не сегодня. За последние сто с лишним лет, со времен появления английского тред-юнианизма и Лейбористской партии Великобритании, опиравшейся на массовое рабочее движение, со времен социал-демократической партии Германии, еще в конце XIX века насчитывавшей более двух миллионов членов, в основном рабочих, накопился огромный опыт такого взаимодействия.
Имелся подобный опыт и в дореволюционной России. Достаточно вспомнить, что, РСДРП(б), имевшая сильные позиции среди рабочих, на выборах в Учредительное собрание, проводившихся осенью 1917 года, набрала 25% голосов, уступив только эсерам (выразителям интересов крестьянства), получившим вместе с другими социалистическими партиями 62%. И это в крестьянской по преимуществу стране, каковой была тогда Россия.
Однако после Октябрьской революции 1917 года, взаимодействие большевиков, ставших единственной правящей партией, и рабочих, вопреки пропаганде, очень быстро кардинально изменилось. Теперь это было не сотрудничество партии, опиравшейся на определенную группу населения, а политика государственного аппарата, проводимая в отношении этой и других групп сверху. На словах (хотя в чем-то и на деле) эта политика, естественно, была в интересах пролетариата и от его имени.
Фактически же пролетариат из класса, на который эта партия до октября 1917 года опиралась, но который до этого был самостоятельным субъектом экономической и политической жизни, теперь превратился в объект жесткой эксплуатации со стороны нового правящего класса, и дозируемых сверху благодеяний государства.
Одни из ключевых тем, обсуждавшихся на семинаре, были взаимодействие интеллигенции с современным пролетариатом, а также возможности последнего самостоятельно выработать собственное демократическое и социалистическое мировоззрение. Доцент ВШЭ Павел Кудюкин напомнил в связи с этим тезис Каутского — Ленина, согласно которому, рабочий самостоятельно дорастает лишь до борьбы за свои экономические интересы, а политическую повестку в его жизнь вносит «буржуазная интеллигенция».
За последние сто лет эту идею периодически пытались опровергать разнообразные «пролетаристы», как анархистского, так и марксистского, и постмарксистского толка, однако главным словом в их рассуждениях все-таки всегда было слово «надо». «Надо», чтобы пролетариат сам без посторонней помощи выработал свою собственную идеологию, нужна самоорганизация масс, и так далее, и тому подобное...
Самоорганизация нужна, никто не спорит. Но в жизни, как правило, всегда преобладало не то, что «надо», или то, что кому-то казалось необходимым и правильным, а то, что «есть» как факт.
XX век и начало XXI столетия показали, что такой факт в рабочем движении выражался в том, что оно как губка впитывало в себя настроения и идеи, преобладающие на данный момент в обществе. Эти идеи тем или иным способом, как правило, через СМИ, систему образования, массовую культуру вносились в него интеллигенцией. В России начала XX века это были, как социалистические, так и консервативно-монархические идеи. В Италии и Германии 20-30 годов было примерно то же самое. Пролетарии там поддерживали и социалистические, и фашистские, и нацистские идеи.
Среди польских пролетариев 60—80 годов XX века были популярны как национально-освободительные, так и буржуазно-демократические взгляды. Некоторое время там были распространены и идеи рабочего самоуправления на предприятиях, но совершенно нельзя утверждать, что и те, и другие, и третьи польское рабочее движение генерировало само, без помощи интеллигенции. Напротив, ее влияние на легендарную «Солидарность» — массовый и действительно независимый профсоюз-партию польского пролетариата — было чрезвычайно велико.
Что касается советской интеллигенции, то она тихо ненавидела советский пролетариат, связывая свое достаточно унизительное положение «прослойки» (в лучшем случае, «слоя», как ее именовали в официальных партийных документах), именно с рабочим классом. Она находила подтверждение этому своему убеждению в наличии большого числа невежественных выходцев из «низов» в рядах новой номенклатуры, куда ее представителям в большинстве случаев вход был заказан в силу «непролетарского» происхождения.
В ответ жестко эксплуатируемый советский пролетариат (даже в 80 годах прошлого века работа в три смены подряд была обычным явлениям на советских предприятиях), не жаловал интеллигенцию, поскольку она для него ассоциировалась с «начальством», которое выжимало из него все соки. При том, что сама она, по мнению советских пролетариев, занималась «непыльной» работой.
Таким образом, эти два слоя существовали в СССР рядом, но одновременно как бы в параллельных мирах, очень плохо представляя себе реальную жизнь друг друга.
Чтобы было понятно, о чем речь, приведу два примера из личного опыта. Будучи еще совсем молодым человеком, я написал рассказ о том, как рабочие выполнили план на мебельной фабрике, на которой я в то время проходил практику после окончания училища. Обычная тогда «производственная» тема, с той только разницей, что я показал, какой адский труд за этим стоял (вплоть до того, что трюмо и трельяжи, которые мы собирали, снились мне по ночам).
Редактор журнала, которому я показал этот рассказ, прочитав его, высказался в том духе, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда». В его представлении советские пролетарии занимались в рабочее время по большей части перекурами…
Помню также, как поразилась моя знакомая — сотрудница Исторической библиотеки, когда я рассказал ей, что рабочему в СССР положен отпуск 15 дней, в то время, как даже лаборант в институте отдыхал почти на десять дней больше. «Наверное, это компенсируется большой зарплатой?», — предположила она. Однако и это было одним из мифов советской интеллигенции ― обычная зарплата обычного рабочего примерно соответствовала уровню оплаты труда служащего.
Однако, несмотря на взаимное недоверие интеллигенции и рабочих, первые, так или иначе, все равно оказывали влияние на мировоззрение вторых, как было сказано, через СМИ, систему образования, культуру и так далее.
Антагонизм и недоверие между интеллигенцией и рабочими в России не преодолены и четверть века спустя после крушения Советского Союза. Зримым его подтверждением является совершенно убогое существование всех социалистических и социал-демократических партий современной РФ за последнюю четверть века (кремлевские проекты типа «Справедливой России», рассматривать, по понятным причинам, не имеет смысла).
Участники семинара согласились с тем, что рабочий класс в современной Российской Федерации при его немалой численности продолжает оставаться «классом в себе». Больше того, были озвучены данные социологического исследования, согласно которому выяснилось, что современные промышленные пролетарии даже чураются называться рабочими, предпочитая слово «работник».
Профсоюзные активисты, получающие информацию о положении в этой сфере, что называется, из первых рук, рассказали, что большинство современных российских рабочих не в состоянии дорасти не то что до выдвижения собственной политической программы и собственных политических лозунгов, но даже до борьбы за собственные экономические интересы. Как правило, они и не пытаются прибегать к каким-то коллективным действиям, предпочитая индивидуальные договорные отношения с начальством. В лучшем случае, при несправедливом увольнении они идут в суд.
В конце 1990 годов автору этих строк довелось довольно тесно пообщаться с рабочими практически всех так называемых «протестных предприятий», где классовая борьба порой переходила в реальную рукопашную. Тем не менее, одним из самых серьезных потрясений для меня оказались не только истории этих трудовых конфликтов (в большинстве случаев они были стандартны: задержки выплаты зарплат, доходившие до нескольких месяцев, а то и лет, плюс рейдерские захваты предприятия чужаками), но и сознание самих рабочих, которое, к моему удивлению, было вполне буржуазным.
Взгляды практически всех этих рабочих находились в рамках классического правового сознания современного буржуазного государства. Никто из них не упирал на их собственное право на обладание продуктом своего труда, никто не требовал свержения правительства или президента, и уж тем более, изменения социально-экономического строя.
Возмущение вызывала лишь слишком большая задержка заработной платы и нарушения действующих законов акционерами. Как правило, все они рассказывали одни и те же истории о том, как и где была нарушена та или иная статья административного, трудового или уголовного кодексов. Слова о том, что сами эти законы принимались отнюдь не в их интересах, а в интересах крупных собственников, отскакивали от рабочих активистов, как горох от стенки...
Догадаться, откуда у представителей некогда грозного класса, называвшегося когда-то «могильщиком капитализма», эта буржуазная мораль, не так сложно. Современные пролетарии живут в том же мире, в котором живут и все остальные граждане, смотрят тот же телевизор, читают те же газеты и общедоступные интернет-сайты, которые и форматируют их сознание так, как это нужно правящему классу. Все эти газеты и телепередачи делает все та же «буржуазная интеллигенция». Однако процессы, идущие в современной экономике, понемногу меняют и ее собственное существование, а следом, и ее сознание. Число представителей «свободных профессий» в современном мире постоянно сокращается.
По данным того же Росстата, количество самодостаточных участников экономической деятельности в России сегодня составляет около 5 млн человек. В это число входят 2 млн работодателей и 3 млн индивидуальных предпринимателей и самозанятых из более 80 млн человек экономически активного населения.
Все больше врачей, ученых, программистов, журналистов, которые когда-то могли позволить себе работать «на себя» (как правило, на контрактах, гонорарах, краткосрочных программах, грантах и многочисленных «проектах»), сегодня все больше стремятся устроиться на твердую ставку в крупную корпорацию. То есть, труд интеллигенции все больше пролетаризируется. Интеллигент становится таким же наемным работником, продающим работодателю свои знания и умения, как и пролетарий.
С другой стороны, за счет вытеснения физических, нетворческих видов труда новейшими автоматизированными системами, труд пролетария становится все более интеллектуальным и характер его все больше сближается с трудом интеллигента.
Таким образом, в современной экономике наблюдается два процесса, все более объединяющих интеллигенцию и рабочих в один класс наемных специалистов. Соответственно, можно ожидать, что в обозримом будущем выработка общей политической программы демократического социализма будет их совместным делом. Автор: Александр Желенин
|
