Атомизация – вероятно, наиболее характерный признак современного российского общества. Помните начало 1990-х годов, когда в результате освобождения цен все резко подорожало? Казалось бы, в такой ситуации естественно было бы ожидать появления разветвленной сети потребительских кооперативов, которые закупали бы товары «напрямую», минуя многочисленных посредников.

Но таких примеров мы почти не знаем. Распался не только Советский Союз, распалась социальная ткань: большинство граждан предпочло решать свои проблемы не сообща, а самостоятельно. Выплыл – молодец, умница, истинный представитель «эгоист дженерэйшн». Нет – значит слабак, поделом тебе!

Кому-то такая модель нравится. Кому-то – как автору этой статьи – она кажется неэтичной и даже попросту неэстетичной, некрасивой. Но речь пойдет не об этом. И не о том, как и почему российское общество дошло до жизни такой. Замечу только, что человек по природе существо социальное, и вытравить из него эту социальность не так-то легко. Ни одно человеческое сообщество не может существовать в условиях неограниченной конкурентной войны всех против всех. Сама жизнь учит людей, что отстаивать свои права и интересы все же лучше, удобнее и эффективнее сообща.

Вот почему разрушенное, атомизированное общество имеет свойство со временем восстанавливать, регенерировать разорванные связи - самоорганизовываться. Нужда в коллективных действиях острее всего ощущается в экономической сфере, где сам тип отношений заставляет работников отстаивать свои интересы и в этом смысле противопоставлять себя администраторам, хозяевам и стоящей за ними и над ними Властью.
 
ПРОФСОЮЗНОЕ ДВИЖЕНИЕ В КРИЗИСЕ
 
Классическая форма объединения наемных работников с целью отстаивания своих прав и интересов – профсоюзы. Но их роль и функции в мире на протяжении последних 100 лет неоднократно менялись. В 19 – начале 20 вв., когда еще существовала особая рабочая культура, со своими ценностями и взглядами на мир, противостояние мира труда и мира хозяев казалось делом само собой разумеющимся.

Особенно резко и решительно провозглашали их несовместимость синдикалистские профсоюзы. «Рабочий класс и предпринимательский класс не имеют между собой ничего общего», – заявлялось в 1905 г. в преамбуле к Конституции североамериканского профцентра Индустриальные рабочие мира (ИРМ). В том же духе была выдержана знаменитая Амьенская хартия (1906 г.) французской Всеобщей конфедерации труда (ВКТ). Борьба на производстве разворачивалась не только вокруг таких вопросов, как уровень зарплаты или продолжительность рабочего времени: нередко трудящиеся добивались установления рабочего контроля или даже полного перехода предприятий в свои руки.

Утверждение модели кейнсианского государства «всеобщего благоденствия» во второй половине 20 столетия привело к торжеству модели социального партнерства. Государство стало выступать посредником в организованном диалоге между предпринимателями и профсоюзами. Стабильный экономический рост после Второй мировой войны заставил общество поверить в то, что материальное положение людей труда можно улучшить и без кардинальной смены социальной системы. К чему было теперь выбивать в острой борьбе то, что возможно было получить в ходе диалога и компромисса?

Смена задач повлекло за собой и изменение организационного облика профсоюзов: все основные вопросы в них решались теперь лидерами и экспертами, теми, кто готовил и проводил переговоры с социальными партнерами. А рядовые работниками платили членские взносы и довольствовались верой в своих вождей и представителей.

Всемирный поворот к неолиберализму и глобализации в конце 20 в. создал совершенно новую ситуацию. «Кейнсианский компромисс» – это негласное соглашение между социальными партнерами – пал. Глобальная конкуренция заставляет предпринимателей любой ценой снижать производственные издержки. В поисках более дешевой рабочей силы, менее жестких социальных или экологических ограничений хозяева часто сворачивают производство в более развитых индустриальных странах и переносят его на «периферию», в государства «Третьего мира». Отвыкшие бороться профсоюзы не знают, что противопоставить этому процессу, получившему название «делокализации».

В результате лидеры профдвижения на Западе нередко соглашаются на сокращение рабочих мест, продление рабочего дня, уменьшение зарплаты (как это имело место недавно на «Фольксвагене», «Аэробусе» в «Алиталии» и т.д.). Более радикальные предложения (требования ввести минимальный уровень зарплаты на уровне всего мира, организовать борьбу в международных масштабах – в рамках многонациональных фирм и концернов) обычно не пользуются поддержкой профсоюзной бюрократии, которая, вероятно, опасается потерять свой контроль над рабочим движением. Отстаивать интересы трудящихся в привычных рамках социального партнерства сегодня уже не удается. Предприниматели не столько ведут «равноправный» диалог, сколько выкручивают своему контрагенту руки, шантажируя его «делокализацией».

Во многих странах нарастает процесс разочарования в профсоюзах. Многие трудящиеся выходят из них или предпочитают вовсе не вступать в эти бессильные ныне структуры. В современной Франции, к примеру, в профсоюзах состоят лишь от 7 до 8% наемных работников! Многим людям труда очевидно, что необходимы новые формы рабочего движения и новые методы борьбы.
 
РОССИЙСКИЕ ПРОФСОЮЗЫ: КРИЗИС БЕЗ ВЗЛЕТА
 
Если профдвижение в развитых индустриальных странах пережило длительную и сложную историю, прежде чем оказаться в сегодняшнем кризисе, то профсоюзам России так и не суждено было пережить славную пору взлета. Крупнейшее профобъединение, Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР) – это прямой наследник советского ВЦСПС, который и не помышлял о том, чтобы противостоять администрации – ни «конфликтно», ни «партнерски».

Помимо ФНПР, в России имеется ряд альтернативных или «свободных» профсоюзов: Всероссийская конфедерация труда, Конфедерация труда России, «Соцпроф», «Защита труда», а также отдельные союзы по отраслям, группам предприятий и т.д. Но и они чаще всего не могут рассматриваться как настоящая альтернатива ФНРП. Большинство из них ориентируются на крупные западные тред-юнионистские объединения с их (уже сильно хромающей) моделью социального партнерства.

Суммируя опыт рабочих выступлений в России за последние 15 лет, следует признать, что профсоюзы весьма часто оказывались совершенно несостоятельны как защитники интересов наемных работников в их борьбе против сокращения производства и закрытия предприятий, за повышение зарплаты, против ухудшения условий труда и т.п. ФНПР в 1990-х гг. всячески старалась удержать выступления населения против многомиллиардных долгов по зарплате «в цивилизованных рамках».

В 2000-х гг. Федерация полностью принимает логику неолиберальных реформ, претендуя совершить невозможное: придать им «более социальный» характер. Она заключает соглашения с их творцами – партией «Единая Россия» (2004 г.) и властями, – участвует в разработке антисоциальных изменений в области трудовых отношений, системы социальных льгот и пособий, образования и т.п., лицемерно сокрушаясь по поводу того, что «многие из осуществляемых в стране и важных для общества реформ, к сожалению, не подкреплены в должной мере адекватными действиями в сфере роста трудовых доходов населения» .

Трогательную заботу об интересах «работодателей» проявляют и многие новые, «альтернативные профсоюзы». «Особо хочу подчеркнуть, что нашей главной задачей является не отрывание у компании Ford какого-нибудь жирного куска, а переговоры..., – словно извиняется лидер профсоюза автомобильного завода «Форд» во Всеволожске А. Этманов. – Наши рабочие делают все возможное, чтобы компания получала прибыль. При этом мы не требуем делиться этой самой прибылью. Хотелось бы, чтобы Ford имея доход от Focus, не забывал про рабочих, которые делают машины. Ведь это и есть настоящее социальное партнерство» .

По сути профлидеры в том, что касается забастовочной и вообще протестной активности трудящихся, является сегодня сдерживающей силой. Позицию руководства ФНПР и ее отраслевых союзов ясно выразил председатель Горно-металлургического профсоюза России Михаил Тарасенко: «Забастовка - как атомная бомба. Все знают, что она есть, но после Нагасаки ее, слава богу, против людей не применяли. Само ее существование очень часто остужало горячие головы, заставляло садиться за стол переговоров. Забастовка - тоже крайнее средство, нежелательное для применения. Но глухой к требованиям работников собственник должен знать, что у нас есть это оружие» . Когда так рассуждали лидеры западных профцентров в эпоху «государства благоденствия», подобные фразы еще могли иметь какой-то смысл. Сегодня они пахнут капитулянством. Тот, кто еще до начала борьбы заявляет о своем крайнем нежелании вести ее, – уже заранее проиграл.

«Дни протеста» и «всеобщие забастовки» горняков и бюджетников профсоюзы организовывали так, чтобы ущерб от акций был минимальным, и немедленно их сворачивали, как только события грозили выйти из-под контроля ФНПР. Новые профсоюзы нередко оказываются еще менее решительными, чем официалы. В течение нескольких лет альтернативный профсоюз уже упоминавшегося процветающего автомобильного завода «Форд» во Всеволожске выступал с требованием повысить зарплату рабочим, выплачивать компенсации и надбавки за вредность и т.п. Активисты не раз угрожали забастовкой, но провести ее долго не решались.

Попытка организовать «итальянскую» стачку привела лишь к увольнениям. Наконец, 14 февраля 2007 г. профсоюз начал бессрочную забастовку, однако… прекратил ее на следующий день, поскольку администрация согласилась на переговоры. Но одно дело вести их во время стачки и совсем другое – когда она уже закончилась. В целом профсоюзу пришлось принять условия работодателей, да еще и включить в колдоговор пункт, обязывающий коллектив в течение года воздерживаться от забастовок. Многие рабочие остались этим недовольны и требовали на общих собраниях возобновить стачку, но профсоюз не пошел на нее, опасаясь поражения. Одно из двух: или лидеры попросту испугались «неподконтрольной» им инициативы снизу, или им не хватило решимости, смелости и готовности идти на риск (черта, психологически характерная для бюрократа, будь он из государственных структур, или из рабочего движения).
 
ФОРМЫ И МЕТОДЫ САМООРГАНИЗОВАННОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ РАБОТНИКОВ
 
Недовольство деятельностью профсоюзов побуждает наемных работников искать другие методы отстаивания своих интересов – коллективные или индивидуальные .

С самодеятельными акциями и выступлениями власти и предприниматели сталкиваются постоянно, но число их оценить трудно. Никакой статистики на сей счет не ведется. Часто даже трудно определить, что именно произошло и как следует классифицировать то или иное протестное действие. Тем не менее, выявить основные тенденции, характер таких выступлений вполне можно.

Зная положение в других странах, можно предположить, что и в России самая распространенная форма самодеятельного рабочего протеста – это нарушение производственного процесса или, пользуясь страшным для уха советского человека словом, «саботаж». Американский радикальный социолог Мартин Спроус называет саботажем «все, что ты делаешь на работе, но чего, собственно, делать не должен». В своей книге он приводит более сотни вариантов такого рода действий и утверждает, что саботаж имеет место практически во всех отраслях экономики. Спроус считает это «неизбежной и адекватной реакцией на недовольство», вызванное характером и условиями труда, и «одним из средств давления на работодателя».

«Истории, включенные в книгу, – пишут издатели немецкого перевода этого труда, – весьма разнообразны, как и характеры действующих лиц, трудовые ситуации: упаковщики и рабочие на конвейеренарушают работу механизмов; работники розничной торговли занижают цены и похищают товары; в отеле служащие часами прячутся в роскошных апартаментах и смотрят там телевизор… Программист выводит из строя сервер крупного банка…, курьеры в знак протеста против навязывания им униформы устраивают «стачку грязнуль».

По понятным причинам, в подавляющем большинстве случаев такие действия осуществляются анонимно и очень редко обсуждаются в печати. Советские рабочие за десятилетия накопили поистине огромный опыт «саботажа»: от полумифического «вредительства» в сталинские времена до реальных «прогулов» и «хищений» в брежневские. Смена форм собственности не привела к исчезновению этих явлений.

Типичный случай: на одной из московских фирм (название мы, естественно, не приводим) установили сложнейшую японскую электронную систему контроля рабочего времени, стоимостью 4 миллиона долларов. Она фиксировала время, затрачиваемое работником на каждую операцию,– своего рода электронный погоняла… Закончилось это тем, что кто-то попросту влил в нужные места немного соленой воды и вывел систему из строя.

Чаще всего такие акты совершаются работниками индивидуально. Попытки организовать стачку, то есть коллективное действие редко бывают успешными. В анархо-синдикалистской газете «Черная звезда» приведен такой случай. Верстальщик, работавший в московской рекламной газете, неоднократно жаловался на перегрузку, но администрация, экономившая на зарплате, не торопилась расширять штат. «…Понял, что больше не могу. Не только потому что сил нет, но и потому что я – человек, а не скотина». Верстальщик предложил напарнице вместе «заболеть», чтобы сорвать выход номера. «Пусть научатся уважать людей». Та отказалась, заявив, что «это не для нее». Нет так нет - мужчина доделал то, что ему было велено, и ушел домой.. Однако «когда после праздников пришел начальник, на моем компьютере не нашлось не только наполовину сделанного номера, но и даже шаблона под него. Стерся номер каким-то образом».

Случается, что доведенные до отчаяния работники совершают акты физического воздействия на руководителей. Так, рабочие на стройке горнолыжного курорта под Петербургом, которую вела компания «Русский стиль», неоднократно жаловались на отсутствие отопления и горячей воды в вагончиках, постоянные переработки, задержки зарплаты). Прораб отвечал на протесты издевательски. Однако после того, как неизвестные с ним «поговорили», долги за полгода немедленно были выплачены .

К категории «саботаж» нередко относят и действия, направленные на снижение темпа производства: работа строго «по правилам», отказ выполнять сверхнормативные или сверхурочные задания и т.п. Это требует уже групповых усилий. В прошлом году в одном из цехов петербургского завода «Арсенал» произошел такой случай: поступил срочный заказ. «Люди потребовали повышения расценок (норма-часов). Сначала над ними смеялись. Потом угрожали и запугивали. Очень важно было, что рабочие держались вместе, хотя поначалу инициатива исходила от нескольких человек, но их поддержал весь цех, и требования к начальству, пришедшему «разбираться», исходили не от небольшой группы активистов, а от всех рабочих. Когда через месяц заказ не был выполнен, и стало ясно, что выполнен не будет, начальство пошло на попятную. Расценки были повышены! Только после этого рабочие приступили к работе над заказом».

Наиболее масштабной формой независимого протеста работников, несомненно, является стихийная или так называемая «дикая» забастовка, которая проводится без санкции и без участия официального или «альтернативного» профсоюза. Такие выступления в современной России происходят нечасто, поскольку профсоюзы делают все, чтобы удержать рабочее движение под своим контролем. В этом смысле характерно высказывание, прозвучавшее в выступлении заместителя председателя профкома шахты «Есаульская» Г. Грушко на профсоюзном семинаре в Кузбассе: «Для меня как профсоюзного лидера стихийная забастовка - личное поражение. Т.е. ситуация вышла из-под контроля. Если рабочие правы, то стихийную забастовку необходимо возглавить».

Профсоюзам чаще всего удается «перехватить» стихийное выступление. Одна из возможностей состоит в том, чтобы его «прикрыть» и возглавить. Затем можно начать переговоры от имени бастующих и заключить компромисс, на который те изначально не пошли бы. На том же семинаре представитель кузбасского профсоюза медиков описала, как это происходит: «Забастовали 40 санитарок родильного дома. Мне сообщили в 3 часа дня. Я сообщила в газеты, на телевидение, чтобы привлечь внимание. Пришли на следующий день к главврачу – там на нас заорали. Начала действовать система устрашения: всех уволить, на бирже санитарок всегда найдем. К юристу – как уволить? Он: профсоюз там? – все вопросы к профсоюзу. Акция была стихийная, не забастовка. Я им говорила, что не упоминайте это слово. Главная задача была – оградить от карательных мер. Вышли на переговоры. Части работников выплатили за 1,5 месяца». Остальные вышли на работу, не солоно хлебавши.

Другим примером можно считать знаменитую «рельсовую войну» шахтеров 1998 г. Тогда представители профсоюза угольщиков согласились с условиями правительства, которое обещало в обмен на прекращение стихийной блокады железных дорог выплатить часть долгов по зарплате, причем очень незначительную Сотни шахтеров в городе Шахты отказались признать такое решение и объявили, что продолжат борьбу, пока все их требования не будут выполнены. Но не получив поддержки своих более сговорчивых товарищей, бунтари в конце концов вынуждены были сдаться.

Иногда работники, устав от пассивности и соглашательства профсоюзного комитета, устраивают перевыборы и вводят в него радикально настроенных людей, готовых реально отстаивать интересы коллектива. Во время стачки на Ясногорском машиностроительном заводе (конец 1998 – середина 1999 гг.) рабочие выбрали новый профком, который действовал заодно со стачкомом… Но, как и следовало ожидать, вышестоящее профсоюзные структуры не только не оказали рабочим никакой поддержки, но позволили администрации впоследствии выдавить активистов с завода.

Ясногорская стачка – наиболее яркий пример самоорганизации рабочих в современной России.

Подняться на борьбу людей заставила огромная задолженность по зарплате и угроза закрытия завода. Стачкой руководило регулярное собрание всего заводского коллектива – случай достаточно редкий. Работники заняли предприятие, взяли под свой контроль склад готовой продукции и организовали охрану завода. Но пустить производство они так и не сумели, как не сумели увлечь за собой рабочих других предприятий города. Во время стачки люди выживали за счет огородов. Многие были вынуждены возить овощи на рынки в другие города и, соответственно, пропускать собрания, дежурства по охране завода. На вопрос, почему бы им не организовать вывоз продукции сообща, установив очередность, рабочие отвечали, что чувствуют себя членами коллектива только на предприятии, а вне его абсолютно разобщены (явление, характерное для индустриального общества).

Постепенно копились усталость и апатия, все меньше людей приходило на общие собрания, и, в конце концов, летом 1999 г. стачкому пришлось пойти на компромисс с администрацией . Долги по зарплате были частично погашены, но уже через несколько лет стали накапливаться снова. В 2006 г. сообщалось, что группа рабочих Ясногорского завода организовала голодовку, потому что им не платили зарплату в течение двух лет .

Самоорганизация часто сопровождается появлением неформальных активистов, на которых администрация в первую очередь обрушивает репрессии. Поэтому нередко участники выступлений скрывают их имена, а переговоры с администрацией ведет большая группа работников, а то и весь коллектив. Бастовавшие весной 1999 г. строители-монтажники московского МУ-4 «Мосэнергомонтаж» вообще не стали создавать официальный стачком, чтобы не ставить активных людей под удар . В других случаях, как в Ясногорске или на заводе «Ростсельмаш» в начале 1990-х гг., стачком создавался, но действовал, выполняя конкретные поручения общего собрания, которое и принимало основные решения по всем вопросам (формулировало требования, определяло формы и методы борьбы, контролировало ход переговоров с администрацией).

Одна из серьезных проблем рабочей самоорганизации – что делать с органами, стихийно возникающими в ходе тех или иных выступлений. С одной стороны, для эффективной борьбы трудящихся необходимы накопление опыта и постоянный контроль за деятельностью администрации «в мирное время», с тем, чтобы можно было быстро отреагировать на любое новое посягательство на интересы работников. С другой, такие органы, став постоянными, способны очень быстро бюрократизироваться.

Как создать постоянные структуры борьбы, но так, чтобы они были свободны от бюрократии и признавали ведущую роль общих собраний трудящихся? На этот вопрос у российского рабочего движения пока нет ответа. В начале 1990-х гг. предпринимались попытки превратить в такого рода органы Советы трудовых коллективов, но эти структуры быстро сошли на нет. В других случаях выдвигалась идея постоянных рабочих или стачечных комитетов, которые могли бы сохраняться и при отсутствии забастовок. В качестве примера можно назвать рабочий комитет завода «Ростсельмаш» во второй половине 1990-х гг., который пытался организовать борьбу против массовых сокращений и распродажи оборудования.

«Наша организация существует официально с 1994 г., – рассказывали члены комитета в интервью одному из немецких левых изданий. – Существовал свободный профсоюз, все время говорили о создании рабочего комитета, и в 1996 г. он был создан». «Борьба на нашем предприятии… началась с конца 1993 г. С тех пор мы провели множество собраний, как на уровне всего завода, так отдельных цехов, несколько раз выдвигали требования к генеральным директорам…

Последним требованием было допущение постоянного рабочего контроля на предприятии. К сожалению, мы не смогли его добиться» Пассивность большинства работников завода привела фактически к тому, что они перестали поддерживать рабочий комитет, и тот был разгромлен к концу 1990-х гг.

Заметим попутно, что примеры «Ростсельмаша» и Ясногорского машиностроительного завода со всей очевидностью доказывают, что обвинения в эгоизме, которые предприниматели и власти нередко выдвигают в адрес рабочих, защищающих свои права и интересы, совершенно несостоятельны. В этих, да и во многих других случаях, наемные работники выдвигали не только экономические, но и более широкие социальные требования. Они боролись за спасения своих предприятий, сохранение рабочих мест, против эгоистической хозяйственной политики владельцев и администрации предприятий. Ведь даже если признать, что то или иное производство и впрямь не нужно потребителю, в условиях «свободного рынка» никто и не собирался предоставить «сокращаемым» полноценные альтернативные рабочие места!
 
УГРОЗА БЮРОКРАТИЗАЦИИ
 
В 2000-х гг. все чаще на базе возникших в ходе стихийных выступлений структур, стали возникть новые «альтернативные» профсоюзы или квази-профсоюзные организации, то есть снова наметилась тенденция к институционализации протестного движения, как это было с кузбасскими шахтерами в конце 1980-х гг. Так, в Мурманской области в сентябре 2004 г. горняки, которых не устраивала соглашательская позиция своего профсоюза, стихийно создали Союз рабочих с целью объединить людей «для противостояния произволу работодателей и их помощников, для большей возможности защищать свои права и интересы». Союз организовал в июле 2006 г. успешную «итальянскую» стачку (работу строго по правилам) на ОАО «Апатит». С самого начала Союз создавался как максимально неформальная, децентрализованная и автономная структура, без освобожденных функционеров.

«Независимость групп, – сообщил в интервью газете Марксистской рабочей партии «Левый поворот» один из представителей Союза, – обусловлена в основном спецификой различных предприятий, поверкой принципом самоуправления и безопасностью всего движения в нашей полицейской действительности… Это не означает, что мы не взаимодействуем. Напротив, мы постоянно держим друг с другом связь, консультируемся, следим за действиями групп, при обращении оказываем помощь». Иными словами, пока неформализованный стиль работы сохраняется. Но лидеры уже «не исключают, что структура организации может измениться». Допускается также участие в выборах, то есть переориентация на политическую борьбу.

Новосозданные профсоюзы чаще всего стараются примкнуть к уже имеющимся профсоюзным объединениям на более высоком уровне. Главное, что заставляет стихийно созданные структуры присоединяться к уже имеющимся профсоюзам – желание обрести какое-нибудь «прикрытие», заручиться в борьбе с начальством или местными властями поддержкой извне. Характерна в этом отношении широко освещавшаяся в левых изданиях история группы молодых рабочих из города Шелехова (Иркутская область). В 2005 г. они начали выпускать самиздатовскую газету и раздавать ее на местном алюминиевом комбинате. В конце концов, распространители были задержаны охраной предприятия.

Реакция администрации и местных правоохранительных органов была предсказуемой – запугивание и преследования. Тогда активисты решили оформить ячейку «альтернативного» профобъединения – Сибирской конфедерации труда (СКТ). И очень скоро характер материалов в издаваемой ими газете разительно изменился: вместо призывов к классовому сопротивлению и созданию новых рабочих профсоюзов на основе общих собраний в ней стали появляться статьи, рекламирующие «альтернативные» профсоюзы.

Этот пример показывает, что путь институционализации, пусть и в форме «альтернативного» профсоюза, для рабочего движения вряд ли является перспективным. Ведь сама структура и идеология «альтернативного» профдвижения в современной России предполагают весьма узкий выбор меж социальным партнерством тред-юнионизма (даже наиболее радикальное из таких профобъединений, СКТ закрепляет этот принцип в своем уставе ) и следованию в фарватере той или иной политической партии. Причем нередко эти альтернативы оказываются лишь двумя сторонами одной медали. «Понятно, что политические партии, – замечает представитель независимого профсоюза тольяттинского завода Джи-Эм Автоваз П.Тардов, – не могут висеть в воздухе: им надо опираться на что-то материальное, нужна связка с «электоратом», опора на целевые сегменты социума, прослойки и даже классы…

Рабочие тоже часто нуждаются в заступничестве на разных уровнях, лоббировании интересов при принятии законов, участии в их проблемах депутатов и влиятельных политиков. В общем, наличие взаимной заинтересованности очевидно». Формы же взаимодействия, по мнению Тардова, зависят «от роли, которую стороны готовы играть: честных партнеров (разделяющих общие цели и ценности), любовников на одну ночь (использующих друг друга в эгоистичных краткосрочных интересах), или «дам полусвета». В последнем случае, правда, стоит помнить правило профессии и требовать деньги вперед!».
 
АНАРХО-СИНДИКАЛИСТСКАЯ АЛЬТЕРНАТИВА
 
О перспективах самоорганизации, как форме объединения российских работников, отстаивающих свои права, судить сегодня рано. Ведь у нас до сих пор считается нормальным, что важные решения (о проведении акции, ее тактике и т.п.) принимаются профкомом, а трудовой коллектив лишь ратифицирует их. Как бы то ни было, можно констатировать, что заметная часть российских работников, причем самых разных категорий и отраслей, явно тяготеет к независимым формам солидарного отстаивания своих прав. Институционализация этих форм, наблюдаемая сегодня активизация альтернативных профсоюзов – это, как представляется, возврат к принципам социального партнерства, во многом себя скомпрометировавшим. Стихийных взрывов недостаточно для эффективного ведения борьбы; постоянные организации тред-юнионистского типа не позволяют решить проблему отрыва «активистов» от их низовой «базы» – рядовых трудящихся.

Единственное течение в рабочем движении, которое предлагает или хотя бы пытается предложить выход из этого организационного тупика, – это, как представляется автору, анархо-синдикализм . Анархо-синдикалисты выступают против социального партнерства, за возвращение к традиции противостояния предпринимателям и властям. Они прекрасно отдают себе отчет в том, что в нынешних условиях глобализации и неолиберализма возможности чисто профсоюзной экономической борьбы на производстве (за повышение зарплаты, улучшение условий труда, сохранение рабочих мест и иные «частичные требования») ограничены.

По их мнению, в рамках существующей социальной системы кардинально изменить ситуацию невозможно; пока сохраняется капитал, сохраняются и возможности для его «бегства» и переноса производства в другую страну. Вот почему необходимо изменить соотношение сил в масштабах общества в целом. Анархо-синдикалистские рабочие союзы ведут борьбу как «за улучшение экономического, социального и интеллектуального положения трудящегося класса», так и за новое общество, основанное на переходе средств производства в руки трудящихся и на всеобщем самоуправлении . Иными словами, анархо-синдикалистсий рабочий союз – это не просто «профсоюз», но «профсоюз с идеологией». Борьба за «частичные требования» для него – это способ пробудить в людях дремлющие начала социальности и самоорганизации, помочь им обрести опыт неиерархического взаимодействия, коллективного отстаивания своих прав и интересов и подготовить их к самоуправлению. Стачки анархо-синдикалист воспринимает не как «последнее средство», а как своего рода «социальную гимнастику».

Анархо-синдикалистская рабочая организация – это постоянная организация без освобожденных, платных функционеров, без бюрократии. Она находится в постоянном взаимодействии с общими собраниями трудящихся. Анархо-синдикалисты ориентируются на развитие и радикализацию независимых от профсоюзов и партий самоуправляющихся рабочих выступлений, в ходе которых все решения принимаются на таких собраниях.

Мировой анархо-синдикализм объединен в Международную ассоциацию трудящихся (МАТ). Эта федерация рабочих союзов существует с 1922 г. В некоторых странах ее секции традиционно пользуются влиянием и ведут упорную стачечную борьбу. Так, в 2005 г. входящая в МАТ испанская Национальная конфедерация труда выиграла забастовку крановщиков в Севилье, которая продолжалась… 119 дней! В России традиция анархо-синдикализма была искусственно прервана большевистскими репрессиями в начале 1920-х гг.

Сейчас в стране существует небольшая анархо-синдикалистская пропагандистская организация, которая издает газету «Черная звезда» и журнал «Прямое действие» и ведет агитацию на различных предприятиях Москвы, Санкт-Петербурга и т.д. Ее основная задача – познакомить российских рабочих с опытом и методами анархо-синдикализма и тем самым помочь им преодолеть нелегкие проблемы, с которыми сталкивается современное рабочее движение.