|
 |
| Алексей Этманов |
|
Как бы Вы охарактеризовали развитие социально-трудовых отношений в России после распада СССР?
Многие мои коллеги из старых профсоюзов стали бы возражать, но мне до сих пор непонятно, как мы могли отдать самый лучший в мире Кодекс законов о труде. Нынешний Трудовой кодекс - это компиляция из немецкого трудового законодательства. Там много оговорок, много норм, которые можно рассматривать по-разному. Поэтому от трактовки юриста и судьи зависит защищенность трудящихся.
За последнее десятилетие эта защищенность значительно уменьшилась и продолжает уменьшаться. Даже существующие законы не исполняются. Повсеместная коррупция позволяет игнорировать этот слабый ТК. Работнику в судах приходится жестко бороться, доказывая, что работодатель все-таки нарушает закон.
Сегодня я уверенно могу сказать, что положение будет только ухудшаться. Наши трудящиеся достаточно пассивные. И все посылы по изменению ТК, предложения по пенсионной реформе со стороны РСПП – это некое выдергивание жердочек из-под ног. Отсутствие профсоюзной культуры среди рабочих позволяет эти планы осуществлять.
Как на Ваш взгляд, отвечает ли модель социального партнерства, пришедшая на смену советской системе трудовых отношений, особенностям российского общества? Способна ли она улучшить ситуацию?
Безусловно, она ухудшила ситуацию и продолжает ухудшать, поскольку в нашей стране, в отличие от всего мира, профсоюзы привязаны к заводам, к рабочим местам. Внутри предприятия только представители первичной профсоюзной организации имеют право вести переговоры с менеджментом. Здесь нет никакого равноправия. Все сделано для того, чтобы ослабить профсоюзы.
Кроме того, с политической точки зрения, такая система позволяет развернуть профсоюз вовнутрь предприятия и сосредотачиваться только на мелких, узко-производственных вопросах. Нам приходится долго объяснять зарубежным коллегам, почему нам неинтересно введение производственных советов. Ведь сегодня локальные профорганизации фактически исполняют функции производственного совета.
Я могу сказать, что даже те сильные профсоюзные организации, которые есть, живут лишь до тех пор, пока позволяет менеджмент. Прежде всего, это относится к крупным международным компаниям, т.к. они имеют определенные обязательства перед международными профсоюзами. Как только это им станет невыгодно, нас могут уничтожить.
Существующая модель профсоюзной работы предполагает (в отличие от всего мира) вступление в первичную профсоюзную организацию. Как только работник поменял свое место работы, например, переходя с завода «Форд» на завод «Хендэ», где нет первички МПРА, он для нас как член профсоюза теряется. Мы в устав внесли изменения о возможности индивидуального членства, но все-таки таким людям очень сложно помогать.
Во всем мире существуют региональные отделения профсоюзов, куда люди вступают, платят взносы, минуя бухгалтерию предприятий, чтобы работодатель не знал, кто является членом профсоюза. У нас дела обстоят намного хуже, и если не будет изменений, мы всегда будем пытаться вскочить в вагон уходящего поезда.
Какие противоречия и проблемы наиболее остро стоят перед профсоюзным движением России?
В целом, это – проблема солидарности. Обычно профсоюзники сконцентрированы на работе внутри завода, чего-то добились, а заставить их выйти за пределы своего предприятия почти невозможно. И, во-вторых, отсутствие нормальной профсоюзной культуры, когда профсоюзы воспринимаются как придаток отдела по работе с персоналом, который раздает подарки, бонусы…
Какую, по Вашему мнению, роль в социально-трудовых отношениях играет государство, если говорить о так называемой триаде: работник-государство-предприниматель?
В данном случае однозначный ответ довольно сложно дать. Безусловно, в ряде регионов государство в лице своих чиновников пытается влиять, вмешиваться в трудовые споры между работниками и работодателями. Чиновники заинтересованы, чтобы была тишь да гладь, чтобы в регионе не было каких-либо волнений, забастовок. Они всеми силами пытаются воспрепятствовать нормальной профсоюзной деятельности. И вновь мы возвращаемся к тому, что отсутствует культура восприятия профсоюза, начиная от губернатора и заканчивая рядовым рабочим.
Настроен ли современный работодатель к конструктивному диалогу с работниками?
Существует много норм о том, что работодатель обязан делать одно и не делать другое, но все это не исполняется. Взять хотя бы обязанность предоставлять информацию о развитии предприятия (что и делается во многих странах). У нас же менеджмент в лучшем случае показывает какие-то презентации, которые не опираются на реальные факты. Работодатель может всегда заявить, что у нас все плохо, но никаких бумаг показывать он не будет, потому что это его «коммерческая тайна», а профсоюз для менеджмента – никто. Поэтому, отвечая на Ваш вопрос, нет, работодатель не готов к диалогу.
Есть ли у Вас желаемый образ трудовых отношений для России?
В первую очередь, это та ситуация, когда работник изживет в себе раба. Когда принцип «Я – начальник, ты – дурак», с которым многие рабочие соглашаются, будет изжит, а рабочие будут солидарны друг с другом, отстаивая общие интересы. Это вопрос доверия рабочих друг к другу. Сегодня, если кто-то что-то начинает делать, обязательно начинаются сплетни, слухи, конфликты, вместо того, чтобы проявить поддержку. Если раньше у России были две беды: дураки да дороги, то сейчас - отсутствие солидарности и равнодушие. Если мы это изживем, мы построим нормальную модель трудовых отношений.
Добился ли МПРА реального признания со стороны работодателей?
Иностранный менеджер одной крупной компании как-то сказал мне: «У вашего профсоюза не очень хорошая репутация среди деловых кругов Германии». На что я ответил ему, что МПРА – один из немногих профсоюзов, у которых хоть какая-то репутация имеется. Они нас признают как жесткий принципиальный профсоюз. И, значит, мы чего-то добились, если нам так противостоят. Наши лидеры не продаются и не покупаются. Поэтому с нами действительно нужно выстраивать модель социального партнерства, чего работодатели не хотят.
Насколько успешен Ваш профсоюз в заключении коллективных договоров?
У нас не так много заключено коллективных договоров, и первичных организаций также немного – около 18-ти. Но мы смогли, по крайней мере, в трех организациях заключить практически однотипные колдоговора. В них мы прописываем ограничение заемного труда, повышение заработной платы сверх уровня инфляции.
Один из лучших коллективных договоров действует на заводе «Форд». Незначительно отстают договора на «Фольксвагене» и «Бентелере». Мы расширяем наше влияние и на другие предприятия.
Однако я должен сказать, что даже на этих предприятиях у нас далеко не все гладко. Недавно, поздравляя нас с подписанием коллективного договора, немецкие коллеги из профсоюза IG-Metall спросили, насколько у нас теперь увеличилось членство в профсоюзе. Я вынужден был ответить, что оно не выросло, а уменьшилось на 200 человек. Причина в том, что после заключения коллективного договора вместо 260 рублей членского взноса в месяц, нужно платить 340 рублей, т.к. зарплата выросла. А зачем? Мы лучше пиво попьем. На этом примере хорошо видно потребительское отношение к профсоюзу: «Дайте нам бонусы, привилегии». Мы объясняем, что профсоюз – это инструмент для развития низовой демократии, для получения достойных условий труда, увеличения заработной платы. Это сложно, но мы учим.
В одном из своих интервью Вы подчеркивали, что блага коллективного договора должны распространяться только на членов профсоюза. Пожалуйста, поясните подробнее этот момент.
У нас давно идет дискуссия об этом. Я считаю, что должна быть какая-то материальная мотивация для членов профсоюза. Например, в США, если коллективный договор заключен, членские взносы в профсоюз обязаны платить и те работники, которые, не состоя в нем, этим договором пользуются. Так формируется материальная база профдвижения.
Что Вы вкладываете в понятие «рабочая демократия»?
Рабочая демократия – это когда человек, работая на предприятии, чувствует себя человеком, а не винтиком или рабом, когда работник может высказываться по любой проблеме, участвовать в управлении предприятием.
На Ваш взгляд, при каких условиях забастовка реально необходима, а при каких – нет?
Забастовка – это очень тонкий инструмент. Его не надо бояться, но нужно учиться им пользоваться. Это достаточно тяжелое испытание для обеих сторон – и для профсоюза, и для работодателя. В России провести легальную забастовку очень трудно, и работодатель пользуется этим, чтобы запугать рабочих. Но мы пытаемся, учимся, бастуем.
Как Вы относитесь к инициативе президента по введению института производственных советов в России?
Я не вижу особых проблем с внедрением производственных советов. Главное, чтобы это не приняло извращенную форму, как это произошло при рождении советов трудовых коллективов. Мы этого не боимся, т.к. у нас уже есть опыт взаимодействия с производственными советами. В данный момент такая работа ведется на «Фольксвагене». Мы пытаемся согласовать и определить четкие правила игры, чтобы это была не псевдодемократия, а реальная демократия, чтобы выборы в совет были демократические.
Функции производственного совета и профсоюза нужно разделить так, как это происходит в Европе. На самом деле, многие мои коллеги из старых профсоюзов боятся, потому что их структуры по факту выполняют исключительно функции производственных советов, как их понимают в Европе, или даже малую их часть. Когда старые профструктуры будут называться “производственный совет”, все станет четко и ясно: будет не война между профсоюзом МПРА и другим, «желтым» профсоюзом, а война между профсоюзом и продажным производственным советом.
По вашему мнению, какова сегодня роль Федерации независимых профсоюзов России?
В Конфедерации труда России, куда входит МПРА, состоит 2,5 миллионов членов. ФНПР заявляет, что у нее 20 миллионов. Но это нереальные цифры, потому что это члены «старых» профсоюзов, куда автоматически зачисляют при трудоустройстве на работу. Работнику просто подкидывают на подпись очередную бумажку. Такое дутое членство позволяет этим профсоюзам на высшем уровне заявлять, что именно с ними нужно вести переговоры. Но на деле это абсолютно нерепрезентативные структуры. Конечно, в перспективе, если их демократизировать, что почти невозможно, было бы можно что-то сделать.
Что Вы могли бы посоветовать тем работникам, кто только начинает свою профсоюзную деятельность?
Не бояться, не продаваться, объединяться и совместными усилиями отстаивать свои интересы. Девиз нашего профсоюза – слова героя рабочего движения Джо Хилла, казненного в США в начале XX века. В своем последнем письме он написал: «Не надо плакать – организуйтесь!». Это наш девиз уже много лет. Он – везде: на листовках, на вымпелах. Это и есть главное пожелание. Не стоит думать, что приедет Путин и всех рассудит. Это такое старое крестьянское понимание. А на деле, если барин приедет, он будет рассуживать в свою сторону. Нужно брать свое дело в свои руки, становиться полноценными участниками этих трехсторонних отношений, не давать все на откуп своим лидерам или кому-то еще, кто за Вас пожелает определять Вашу жизнь.
Беседовала Гульнара Аитова, кандидат философских наук, ученый секретарь Фонда «Альтернативы» Автор: Гульнара Аитова
|
