|
 |
|
Не так давно Валентин Урусов получил престижную профсоюзную премию имени Артура Свенссона, которая никогда раньше не присуждалась россиянину. В якутской колонии он провел около четырех лет. По мнению подавляющего большинства знакомых с обстоятельствами дела, срок ему дали только за то, что Урусов попытался противостоять мощной алмазной компании «Алроса». Профсоюзы, в том числе и международные, уже и не верили, что удастся освободить активиста хотя бы немного раньше срока. Удалось, но полиция намекнула, что в республике ему делать нечего. В настоящее время Валентин живет в Москве и продолжает дальше бороться за права рабочих. В интервью Валентин Урусов рассказал, какие планы у него и есть ли будущее у российских профсоюзов.
Валентин, какие планы у вас на ближайшее время?
В планах у меня на сегодня стоит здоровье мамы, так как она действительно пострадала. Ну, и свое здоровье, разумеется. Кроме того, буду так же продолжать бороться за свое честное имя. То есть писать жалобы, ходатайства и заявления по своему уголовному делу, добиваясь справедливости в рамках закона. Пока дело мое еще находится в пределах Республики Саха (Якутия), надежды, что его хоть раз рассмотрят без предвзятости, у меня уже нет.
Планируете ли вы заниматься профсоюзной деятельностью?
В принципе, я и не прекращал ею заниматься. Просто «Алроса» отправила меня в отпуск на 50 месяцев, за что ей огромное спасибо. Ну, а в данный момент меня с него уже вызвали, и я опять приступил к своим прямым обязанностям – только уже в объединении Конфедерация труда России (КТР) в Москве.
Насколько значима для вас премия Свенссона?
Очень значима. И не только для меня, а в первую очередь для всего рабочего класса России. Так как это первый случай в нашей стране. Еще никому она в России не присуждалась! И это заслуга всего профсоюзного движения мира! Тут и Международная конфедерация профсоюзов (МКП), Международный союз работников пищевой промышленности (IUF), Глобальный союз Industriall, а также национальные профцентры: Конфедерация свободных профсоюзов Украины, Конфедерация прогрессивных профсоюзов Турции (DISC), Литовский профсоюз «Солидарумас», Белорусский конгресс демократических профсоюзов, Конфедерация профсоюзов Грузии, профсоюз «Солидарность» (Польша), Всеобщая конфедерация труда (CGT, Франция). О такой солидарности, к сожалению, нам приходится пока только мечтать. А меня переполняют положительные эмоции, которые очень трудно сдерживать.
Верна ли информация о том, что эти деньги вы направите на помощь профсоюзам?
В общем, да. Пока решается вопрос о наиболее эффективном их использовании, так как на сегодня в реально независимом профсоюзном движении проблем очень много, и их нужно решать.
На ваш взгляд, есть ли будущее у профсоюзов России?
Я уверен, что есть. И надеюсь, что оно в лучшую сторону будет отличаться от сегодняшнего. В первую очередь все зависит от людей, и прежде всего – от рабочего класса. Ну, и надеюсь, что я смогу быть в этом максимально полезен.
Насколько была ощутима поддержка, пока вы находились в заключении?
Я боюсь, что словами такое невозможно передать. Мне постоянно присылали письма, газеты, журналы люди, с которыми я раньше даже не был знаком, и это очень сильно поддержало меня. Плюс ко всему моей семье от объединения СОЦПРОФ оказывал материальную поддержку председатель Сергей Вострецов, и даже во Франции товарищи, в том числе Доменик Ферре, собирали деньги для помощи моей матери и сестренке, что для меня было очень важно. Если всех перечислять, то получится огромный текст.
Меня переполняло чувство гордости за этих людей, и я ни разу не пожалел ни о чем. Я благодаря всем тем, кто принимал хоть какое-то участие в моем освобождении, полностью изменил свой менталитет! У меня, если честно, аж слезы наворачивались, когда я читал, как люди и в мороз, и в жару стоят в одиночных пикетах и проводят митинги по всему миру в мою поддержку. Тяжело такое объяснить.
Не опасно ли вам сейчас возвращаться в Якутию?
Ну, судя по моей короткой поездке туда после освобождения, то там мне делать нечего. «Алроса» настроена против меня, и все продажные и коррумпированные чиновники сделают опять свое грязное дело. Хотя все друзья, товарищи и просто знакомые, которых у меня там больше половины населения и с которыми я имел счастье опять наконец-то увидеться, все были искренне рады меня видеть. Когда они узнавали, что я собираюсь уезжать, то искренне огорчались.
Какие-то угрозы уже были, когда вы освободились, ощущение того, что просто необходимо уехать из республики?
На второй день моего нахождения в Удачном меня вызвал начальник местной полиции и несколько раз, так скажем, намекнул, чтобы я был аккуратен и никуда лишний раз не ходил и не выходил. Мол, у меня здесь много врагов осталось, хотя у меня их там никогда не было, если не считать «Алросу». Поэтому его слова я воспринял как угрозу. После чего он спросил, где я остановился, но я отказался предоставлять ему такую информацию в целях собственной безопасности. А за день до моего отъезда местный участковый позвонил мне по телефону и приехал ко мне в половине двенадцатого вечера. Полицейский потребовал с меня объяснений, почему я так долго ехал из Якутска в Удачный. И напоследок сфотографировал копию моего билета, по которому я должен был улететь из Удачного. Ну, а выводы делайте сами.
Расскажите, пожалуйста, о вашем заключении. Какие условия были в колонии, как удавалось поддерживать себя? Правда ли, что журналистам не давали с вами общаться?
Условия в колонии были терпимыми. Если сравнивать с другими колониями по России, то можно дать определение – средние. Режимный объект. В СИЗО было посложнее. Там первое время на 20 кв. м располагалось всего 12 спальных мест, а нас было в камере от 20 до 36 человек. Вот и приходилось спать в три этапа. Плюс далеко не каждый день выводили на прогулку, которая длилась не больше часа. А в колонии с этим проще: свежего воздуха больше, да и со спальными местами проблем никогда не было. Я даже курить бросил и вот уже более двух лет не курю.
С журналистами история была интересная очень. Как и в любой колонии, администрация их не жалует и всячески старается воспрепятствовать их появлению. Меня пытались заставить отказаться от встречи с корреспондентами, брали заявления об отказе и даже снимали это на камеру. Я им пытался объяснить, что у нормального журналиста добавится мотивации более настырно попасть в колонию и услышать об отказе от меня самого. В итоге я оказался прав, и меня попросили написать официальное согласие на встречу с журналистами. Подобное повторилось еще один раз, ну, а потом они поняли глупость этой затеи и перестали препятствовать встречам.
Планируете ли вы заниматься политической деятельностью? Если да, то совместно с кем? Ведь с профсоюзами связано сразу множество партий: КПРФ традиционно «защищает рабочий класс», в «Единой России» много функционеров из ФНПР, о вас регулярно писал Илья Пономарев из «Справедливой России» и Левого фронта, появилась даже профсоюзная партия.
Профсоюзы – это не политическая партия, и главное для них – это защита трудовых прав людей на предприятиях, соблюдения правил безопасности, условий труда и т. д. Хотя политика есть абсолютно везде, и хочешь – не хочешь, но приходится ею заниматься. Я хочу просто работать и доводить до людей важность их объединения и солидарности, ломать старые стереотипы о том, что такое профсоюзы и зачем они нужны.
На мой взгляд, нужно в первую очередь добиваться легитимности и независимости судебной системы в целом. Когда человек сможет уверенно идти в суды, прокуратуру или полицию и быть уверенным, что его примут и сделают все строго в рамках закона и никто не сможет этому помешать: ни работодатель, ни какой бы то ни было коррумпированный чиновник. Тогда и ситуация в целом по стране будет резко меняться в лучшую сторону. А пока решения принимаются по звонку, ждать ничего хорошего не следует.
Участники прошлогодних митингов протеста даже в Москве все чаще говорят, что в качестве инструментов давления более эффективны были бы забастовки. Они вспоминают стачки начала XX века, перед революцией, шахтерские забастовки в перестройку. В тех ситуациях власти шли на реальные уступки. По вашему мнению, насколько реально сейчас в стране (или каких-то отдельных регионах) проведение массовых стачек? Не обязательно под политическими лозунгами.
Забастовки – это один из самых эффективных инструментов давления на работодателя, таким он был и остается до сих пор. Но сейчас, к сожалению, в Трудовом кодексе эту процедуру усложнили настолько, что возможность провести законную забастовку равняется практически нулю. То есть судебные решения о незаконности самой забастовки выносятся раньше, чем профсоюз может ее начать. Хотя забастовка сама по себе – это крайняя мера. И, как правило, заявление о ней – это звонок работодателю о поиске компромисса с рабочими.
Но сегодня работодатель уверен, что по закону забастовку фактически невозможно провести и, соответственно, не идет на диалог. Плюс еще у большинства отсутствует такое понятие, как солидарность, сплоченность и единство. И люди часто рассыпаются при первом нажиме со стороны руководства предприятия. В итоге «по шапке» получают только самые активные члены профсоюза, к которым применяются различные меры, от административных и до уголовных, как в моем случае. Поэтому сегодня очень важно добиться упрощения процедуры забастовок и подобных инструментов давления на работодателя. Это возможно будет только тогда, когда каждый работник поймет свою значимость в профсоюзном объединении! Автор: Брыгина Анна
|
