|
 |
|
Возрождение рабочего движения, которое началось в прошедшем году, вызывает множество вопросов у комментаторов. На наш взгляд, с точки зрения социологии общественных изменений, это свидетельствует о начале процесса активизации и солидаризации наемных работников, часть которых, через коллективные акции, превращается из «быдла» в самостоятельных людей, осознающих свою ценность и стоимость, способных на солидарные действия, а не только на тактики индивидуального «выкручивания». В рамках этой статьи нас интересует, в первую очередь, процесс общественной активизации работников «Форда» (как частный и удачный случай превращения части «обывателей» в активистов).
Начнем с личных впечатлений. За всю свою научную деятельность, начиная с 1995 года, я объездила многие регионы России, проводила полевые исследования на десятках предприятий, брала интервью у нескольких сотен наемных работников. И то, что я услышала и увидела на «Форде» в ходе своего исследования, проведенного в феврале 2008 года, переходит все разумные границы. Нигде я не ощущала столько уверенности в себе, такую демонстрацию собственного достоинства и готовность к коллективным действиям. Могло сложиться впечатление, что вот он – гордый рабочий класс, описанный в свое время Марксом. Пришлось взять себя в руки, чтобы не идеализировать ситуацию и тщательно провести критический анализ накопленного материала. Результат этих усилий я предлагаю вниманию читателей.
Материалом для анализа служат личные беседы с активистами во время забастовки, статьи в СМИ и, главным образом, 25 глубинных интервью, взятых как у членов профкома (таких – 5), так и у рядовых членов или активистов среднего звена (на уровне цехкомов). Выборка – если не считать членов профкома – получилась случайной. Интервьюер просто стоял у проходной завода во время пересмен и случайно останавливал прохожих работников. При этом надо признать, что попадались в основном участники забастовки – за исключением трех работников, которые либо устроились после забастовки, либо работают в подрядных организациях. Кроме этого были использованы отчеты и рассказы самих членов профкома или симпатизирующих им активистов в ходе двух забастовок, проведенных работниками Форда в 2007 году. Понятно, что исследование глубоко качественное, т.е. не претендует на охват всех работников, но события говорят сами за себя: в обеих забастовках участвовало большинство работников, а в самом профсоюзе состоит подавляющее большинство работников (около 1100 человек в 2-х тысячном коллективе). К этому замечанию добавим, что наша основная цель – изучить именно глубинные факторы и составляющие элементы процесса активизации, которые, как нам кажется, мало поддаются количественному учету.
Обывательская схема
Мы исходим из того, что в целом по стране число забастовок – как бы их не считали – крайне низко [1]. Если считать индикатором не забастовку, а например, другие действия, как обращения в суд, реальное участие в профсоюзе (а не инертное членство) или в обсуждении проекта коллективного договора, то вряд ли получим совершенно иную картину. Судя по массовым опросам [2] и по другим качественным исследованиям [3], для защиты своих интересов или нарушенных прав рабочие склоны предпочесть коллективным действиям индивидуальные и неформальные методы «выкручивания», в том числе через установление хороших отношений с кем-нибудь из начальства. Да и вообще многие просто пассивно подчиняются сложившейся системе социально-трудовых отношений (по принципу «ты начальник я - дурак, я начальник – ты дурак»), предпочитают неопатерналистские или корпоративные схемы солидарности (которые предполагают более тесное взаимодействие с начальством, чем с товарищами по работе), либо же злятся на словах, но ничего не делают.
Эти черты характеризуют доминантный (обычный) стиль мышления и поведения (то, что Ирвинг Гофман называет «фрейм» [4]). Мы назовем этот доминантный стиль «обывательским». Эмпирически выбор термина обосновывается тем, что «обывательский» является тем фреймом (взглядами на жизнь и поведенческими стандартами), которые многие активисты приписывают те, кто неактивные. Мы исходим из того, что люди в обычных ситуациях и в повседневной жизни действуют по «обывательскому» фрейму, силе притяжения которого подвергаются все. Отсюда и вытекает загадка – и основная наша научная проблема – как могут некоторые люди действовать в разрез с доминантным фреймом? Ведь Форд – не остров, работники живут в обществе, имеют опыт работы на других заводах, общаются с родственниками, друзьями, другими людьми. Более того, на Форде в момент основания завода, в 2002, возник профсоюз традиционного типа, который продолжал вялое существование практически вплоть до августа 2005, когда был переизбран состав профкома. Т.е. преобразование профсоюза в активный и солидарный орган самоорганизации стало не продуктом контекста или особенностей иностранного предприятия, а результатом целенаправленных действий людей, которые изменили и свой взгляд на себя и на то, что такое профсоюз. Как это стало возможным, как стали возможными несколько забастовок (итальянские забастовки ноября 2005г. и марта 2006г., забастовки февраля 2007г. и ноября 2007г.) с участием большинства работников – вот что предстоит выяснить.
Забастовки 2007 года: развитие событий
В феврале 2007 года состоялась первая полноценная забастовка. Рабочие сначала пытались решить конфликт другими средствами, в частности путем переговоров. Однако долгие месяцы администрация завода игнорировала требования профсоюза относительно коллективного договора, где речь в основном шла об улучшении условий труда. Она согласилась на переговоры только после того, как работники доказали на деле, проведя забастовку, что они способны защищать свои права. Было достаточно забастовки в течение суток, 14 февраля, чтобы администрация согласилась пойти на уступки.
Однако требование о повышении зарплаты (примерно на 30%) не было удовлетворено. Этот пункт был внесен в протокол разногласий, а переговоры и примирительные процедуры шли все последующие месяцы, но ни к чему не привели, что заставило профком предложить трудовому коллективу возобновить забастовку. Решение было принято подавляющим большинством наемных работников на своем собрании. В результате примерно 1,5 тыс. работников (всего на заводе работает 2 тыс. человек) 7 ноября остановили производство почти на сутки. Забастовку пришлось прекратить по решению суда. Иностранный работодатель пошел по любимому российскими коллегами пути – обращение в суд по поводу незаконности забастовки.
20 ноября снова началась забастовка – при полном соблюдении всех формальных процедур (по крайне мере, организаторы старались) – и на этот раз она длилась почти месяц. Это стало возможным благодаря ежедневным собраниям участников забастовки и членов профсоюза. Каждый день люди коллективно планировали митинги и пикеты, обсуждали тактику проведения переговоров. В общем, демократичностью и постоянным общением активисты профкома обеспечили единый фронт сопротивления, который работодателю никак не удавалось сломить - ни наймом штрейхбрейкеров, ни угрозами и обещаниями, ни дезинформацией.
Однако и руководство пошло на принцип и отказалось начать переговоры, пока не будет прекращена забастовка. В конце концов, победила забастовщиков нищета – нельзя было дальше компенсировать потери зарплаты через забастовочный фонд, несмотря на финансовую поддержку, проявленную многими трудовыми коллективами из России и не только. Поэтому, коллективным решением 17 декабря 2007 года забастовка была приостановлена.
В результате переговоров, которые проходили уже в феврале 2008 года, работодатель предложил увеличить зарплату на 16-21%, то есть меньше, чем требовали забастовщики. Рабочие обсудили и большинством голосов проголосовали «за» принятие этих предложений.
Примечательно, что работодатель не посмел до конца расправиться с лидерами профсоюза, которых он грозил уволить, и, несмотря на приостановку забастовки, пошел на уступки – опять-таки под угрозой возобновления забастовки.
Стоит особенно отметить демократическую процедуру, которую профсоюзные лидеры использовали для решения конфликта. Они организовали не просто голосование, а тайное голосование. Такая практика очень редко применяется среди профсоюзов, да и вообще общественных организаций. Профком «Форда» здесь показал свою дееспособность, демократичность, переговороспособность, сплоченность. Но об этом ниже.
Предпосылки к забастовке
Забастовки на Форде не были кратковременным всплеском эмоций и недовольства, как это часто бывает на других предприятиях, но явились результатом длительной подготовки и цепочки событий.
Во-первых, необходимо вернуть забастовки 2007 года в контекст растущей активизации и сплоченности рабочего коллектива, начиная с 2005 года и появлением нового профсоюза. Напомним, что за плечами у многих рабочих уже есть опыт участия в коллективных действиях, в первую очередь это итальянские забастовки 2005-06, которые многие упомянули в интервью как важный этап роста профсоюза и их собственного морального роста. По оценкам опрошенных рабочих эти акции кое-что дали, но далеко не все. Т.е. люди приобрели опыт коллективных действий, но при этом не были удовлетворены уступками со стороны администрации. Поэтому очень важно отметить, что работники сами пришли к выводу о необходимости забастовки. Идея отнюдь не навязывалась профкомом. Наоборот, в профкоме активисты спокойно ждали, пока люди сами «созреют» до забастовки. Как говорят члены профкома: «забастовку назначает не Этманов [председатель профкома] и не профсоюзный комитет».
Если учесть, что участие в какой-либо коллективной акции сопровождается, в том числе, изменениями в самом человеке и группе людей, принявших в ней участие, можно предположить, что прошедшие акции, несомненно, подготовили почву для проведения массовой бессрочной забастовки.
Вторым важным фактором является подготовка, осуществленная профкомом и активными членами профсоюза. Работа велась активно и продолжительно во многих направлениях. В первую очередь, это работа в коллективе, в частности через листовочную кампанию, сбор информации и предложений от самих рабочих, формулировка проблем и аргументов, согласование требований, их экономическое обоснование…
Рассказывает член профкома: «Мы начали сначала говорить людям в листовках, что мы достойны лучшего, что это все возможно, что у администрации есть на это деньги и средства. Естественно, при живом общении выяснялось мнение коллектива, выслушивались идеи, потом это обсуждалось на профкоме и после шло обратно через листовки в народ (…). Самое главное, это то, что мы смогли показать - профсоюз не врет, наоборот, администрация зачастую людей обманывает. Еще за полгода до февральской забастовки у нас началась активная информационная война с работодателем за умы рабочих, и потом, конечно, мы постоянно продолжали заниматься агитацией и разъяснительной работой».
Здесь важно отметить сильную обратную связь и непрерывную работу с рабочими непосредственно в коллективах. Перед последней забастовкой, по словам членов профкома, были проведены пять конференций только для того, чтобы утвердить требования коллектива, прежде чем их отправить работодателю. Затем прошли еще шесть конференций по объявлению забастовки. Причем делегатами конференции были как члены профсоюза, так и не члены. Т.е. в течение многих месяцев шел следующий процесс: сбор предложений от рабочих профсоюзными активистами, их разработка профкомом, возврат разработанных требований к рабочим, последующее обсуждение, внесение корректив в требования с учетом мнений людей. Это позволило рабочим сформулировать свои требования, которые, таким образом, стали общими и «нашими». Поэтому после отказа руководством их удовлетворить, они сами уже требовали принятия решительных мер в виде забастовки. А попытки администрации отговорить рабочих от забастовки или отвлечь их от «безответственного» профсоюза, которые часто удачно используются в других случаях, не увенчались успехом.
Вот как Алексей Этманов описал сцену встречи директора с коллективом накануне забастовки 14 февраля 2007: «Ну а выходит генеральный директор [к собравшимся людям], говорит, значит, вы – это одно, а профсоюз – другой. Т.е. задача такая, разделить профсоюз и работников. И вот директор говорит, что вот с профсоюзом на переговорах мы не договорились, но мы планируем вам сделать такое повышение заработной платы в марте, что, в общем-то, вам пока ничего и не надо будет больше. А типа профсоюзу мы сделаем предложение. А люди ему уже кричат: «дружище, иди домой, что ты нас делишь, делай нам предложение, вот нас здесь специально собрали». Ну, и… двести человек развернулись вместе и ушли. Генеральный директор стоит, и двести человек поворачиваются к нему спиной и уходят. То есть люди уже накушались обещаниями, народ с каждым днем все больше и больше возмущался… как бы и профзаболевания, и то, что у нас не платят ни за вредность. На самом деле, результаты обследований показывают, что Форд действительно людей… высасывает, высасывает здоровье. Вот и, скажем так, поэтому люди и сами говорят, давайте бастовать. Нам нужен коллективный договор, нам нужна доплата за вредность, потому что работаем на износ, должно быть нормирование труда, у нас должна быть аттестация рабочих мест, чтобы мы знали, где вредное производство, а где нет. Этого нет, поэтому мы и устроим забастовку».
В результате в сменных собраниях, организованных на улице возле завода в 15 градусный мороз (администрация отказала в предоставлении помещения) участвовали 1300 человек, что составляет почти 70% всех работников. При 5 воздержавшихся все проголосовали за начало забастовки 14 февраля. Примерно по этой же схеме начались последующие забастовки.
Кроме того, огромная организационная работа велась в самом профкоме, поскольку надо было решить сразу множество задач, что укрепило команду и заставило всех членов профкома активно взяться за работу. Таким образом, у всех членов профкома вырос уровень компетентности и причастности, а также ответственности за общую деятельность. Один или даже два-три человека не смогли бы справиться с таким объемом работы, пришлось другим помочь, что они и сделали. Наконец, в последние дни перед забастовкой, и во время нее, профком вообще превратился в своего рода стратегическую штаб-квартиру, где шли бурные дискуссии «о каждом шаге». Да и пришлось членами профкома взять на себя коллегиальную ответственность за серьезные вопросы: начинаем или начинаем забастовку, когда начинаем, как… Это однозначно превратило членов профкома (их 11 на сегодняшний момент) в «завзятых» активистов, которые сейчас уже, как показывают интервью, не мыслят себя вне профсоюзной деятельности.
Здесь стоит отметить один важный момент в плане организационной работы, а именно гибкий и творческий подход профсоюзных активистов. Так, набравшие опыт предыдущей предупредительной забастовки 7 ноября 2007, признанной в тот же день судом незаконной, они подстраховались и пытались перевыполнить все требования закона. Рассказывает член профкома: «При подготовке к забастовке 20 ноября мы постарались сделать все в рамках закона - за 10 дней предупредили о ее начале, согласовали минимум работ. При этом, заранее проведя шесть конференций, мы тем самым подстраховались, на случай если администрация снова будет через суд пытаться признать забастовку незаконной. То есть, если бы нам принесли решение суда о незаконности одной забастовки, мы тут же начали бы другую». Вот такое ноу-хау придумали активисты, этим показывая, что умеют учиться на собственных ошибках и демонстрируя повышение грамотности.
Подготовительная работа велась еще в направлении контрагентов – в основном работодателя. Долгие месяцы, предшествующие забастовке, шли переговоры по заключению коллективного договора, однако руководство отказало принять пункты, предложенные профсоюзом после консультации с работниками – они все были внесены в протокол разногласий. Забастовка оказалась единственным инструментом давления. Но в ходе предзабастовочных переговоров профсоюзные активисты, участвующих в них, приобретали опыт, вникали в аргументы работодателей, совершенствовали свои аргументы, получили навыки дискуссии на равных, которые им пригодились потом во время забастовки.
Наконец, в ходе подготовки были задействованы и внешние факторы, особенно в период от февральской забастовки до ноябрьской. Во многом по инициативе фордовцев летом 2007 г. был создан Межрегиональный профсоюз работников автопрома (МПРА), который объединил самые активные свободные профсоюзы автомобильной промышленности страны. Были установлены контакты с профсоюзами других отраслей, а и также с другими общественными структурами, т.е. пошел процесс становления сети активных (активисты их называют «реальных») профсоюзов и симпатизирующих им активистских групп. Это, безусловно, играло положительную роль при организации кампании солидарности.
Как прошла забастовка: взгляд изнутри
С социологической точки зрения, забастовка – это не просто инструмент и элемент стратегии, но и значимый момент в создании или укреплении коллективной идентичности или субъектности. Она наглядно показывает, какие сложились конфликтные линии внутри коллектива, а также между ним и контрагентами. Как люди, принимающие участие в забастовке, меняются сами и меняют свой взгляд на ситуацию. Вот поэтому необходимо тщательное описание забастовки с точки зрения тех, кто в ней участвовал. Итак, какие основные моменты вспоминают забастовщики, спустя два месяца после забастовки (напомним, полевое исследование проводилось в феврале 2008 года)?
Здесь очень отличаются впечатления и воспоминания членов профкома и рядовых участников. Для членов профкома забастовка была, скорее, «тяжела», а для остальных – «прошла нормально» или «отлично». Это легко объясняется тем, что члены профкома работали очень напряженно в течение всего месяца забастовки, и ощущали на себе большую моральную ответственность за ход и результат акции. Рядовые же участники просто делали, что им предлагали делать члены профкома («во время забастовки профком заменил для меня администрацию завода»). Они, конечно, несли потери в зарплате, но они были не настолько ощутимы, чтобы затмить другие – «нормальные» или «отличные» – аспекты событий. Кроме того, они в меньшей степени участвовали во всех мероприятиях, связанных с забастовкой.
Начинаем разбирать впечатления членов профкома. Их рассказы о забастовке напоминают сводки с фронта, т.е. они явно пережили забастовку как боевые действия, в которых, подобно стратегам и генералам они должны победить, одновременно воюя на нескольких фронтах.
Хроника «боевых действий» с точки зрения членов профкома
Главный фронт – поддержать мобилизацию рабочих во времени, невзирая на потерю в зарплате и на ослабление изначального энтузиазма, и при этом уберечь их от возможных преследований и еще больших потерь. По-видимому, они блестяще справились с задачей, проявляя чудеса изобретательности и творчества. Т.е. они постоянно придумывали новые ходы и новые события, при этом адаптируя свои действия к флуктуациям настроения в коллективе и к ответным шагам администрации и властей.
Описываем сначала эволюцию хода забастовки (т.е. изменения в тактике). В первый день, 20 ноября, началась обычная забастовка – с остановки 2-ой смены (которая заканчивает работу в 2 часа ночи), «как наиболее организованная смена». При этом заводская администрация реагировала на забастовку закрытием завода, т.е. уже с утра 20 ноября никого из работников участников забастовки не пустили на заводе. Поэтому забастовщики собрались у проходной. Так забастовка с 20 по 23 ноября примерно по одному сценарию проходила. Завод полностью стоял, утром бастующие сначала не пускали работников администрации, потом ворота разблокировали и начинали собрание. После 23-го начался новый этап, так как стало понятно, что конфликт затягивается, и администрация не идет на переговоры.
Забастовка перешла в другой формат. Члены профкома придумали новый ход, но, опять-таки, идею обсуждали все на общем собрании забастовщиков.
Рассказывает Алексей Этманов: «Чтобы люди совсем не сидели без зарплаты, мы решили пустить на работу около 500 человек, чтобы они получили хотя бы две трети заработной платы за вынужденный простой».
Уточняет замысел член профкома: «Соответственно, мы снова попросили всех, за исключением ключевых бригад, написать заявление на 2/3. При этом просчитали так, чтобы в каждом цехе в каждой смене ключевые звенья были в состоянии забастовки, и конвейер нельзя было запустить. Интересно, что нужно было объяснять многим, что писать заявление на 2/3 нужно для дела, что всем профсоюз платить из забастовочного фонда просто не может. Многие не хотели писать заявление о выходе из забастовки, говорили, что не могут стоять в стороне в то время, когда их братья бастуют! Пришлось, чуть ли не уговаривать людей».
Все последующие недели пошли по этой схеме, при этом постоянно менялся состав забастовщиков и «вынужденных простойщиков» - профком следил за тем, чтобы руководство завода не смогло укомплектовать бригады и запустить производство. А это было непросто, поскольку сотрудники администрации обзванивали людей, которые написали заявление на 2/3, меняли тактику (пытались запустить разные смены и комбинировать смены), поэтому пришлось быстро адаптироваться: то писать заявление на 2/3, то отзывать его, то брать больничный. А всю эту «игру в прятки» координировал профком. Так продолжалось до 28 ноября, когда администрации удалось почти укомплектовать одну смену и запустить конвейер. По оценкам профкома, она смогла набрать около 350 человек из 2000-х тысяч рабочих предприятия. При этом на многих участках рабочим (в частности штрейкбрехерам) приходилось работать на двух рабочих местах и зачастую выполнять работу не полностью соответствующую их квалификации.
После этого относительного поражения профком опять принял новые меры: надо было срочно мобилизовать всех бастующих, чтобы поднять их боевой дух и показать всем и себе, что забастовка продолжается. Поэтому обзвонили всех и просили в массовом порядке прийти к утру 28 ноября на сход у проходной. И люди отозвались. Собралось порядка 1000 человек. В этот день случился инцидент, который многих шокировал: один из участников митинга был сбит машиной, в которой находились сотрудники Всеволожского ГУВД. Профсоюзные активисты заявили, что не исключают намеренное столкновение, этим они тоже поддержали возмущение бастующих.
Следующий этап – это информационная борьба (возобновилось ли производство или нет, какое качество у выпускаемых машин…) и борьба «за умы и души» людей. Рассказывает член профком: «Фактически на протяжении всей забастовки с того момента, когда запустили смену штрейкбрехеров, мы организовывали коридоры позора, освистывали тех из рабочих, кто на работу шел, когда они на автобусах проезжали и выгружались у проходной. Многих из них мы выдергивали и обратно вводили в забастовку. Были такие случаи, причем достаточно много таких людей было».
Кроме того, поскольку у администрации завода главный аргумент – деньги, профком решил начать кампанию по сбору средств, чтобы он смог оплачивать бастующим хотя бы половину зарплаты из профсоюзного фонда.
«Морковь» слабо сработала, пошла в ход «дубинка». По словам Этманова, 29 ноября с 6-30, «около сотни омоновцев, оперов, и кучи важных милицейских боссов перекрыли все подступы к заводу «форд» для охраны штрейкбрехеров от криков бастующих рабочих». Однако и тут профком оперативно и грамотно реагировал так, чтобы по максимуму уберечь людей от репрессий.
Рассказывает член профкома: «Штрайт [генеральный директор завода «Форд» в России] выступил перед штрейкбрехерами и сказал, что он непременно решит проблему забастовщиков, мешающих нормальной работе, и сделает все, чтобы люди могли трудиться, не испытывая дискомфорта. Буквально на следующий день к нам начала поступать информация, что к заводу стягиваются значительные силы милиции и ОМОНа, и что дана команда задерживать всех профсоюзных активистов. Сообщили, что будут выставлены посты ДПС для того, чтобы отсекать нас еще при подъезде. По нашей информации, милиции была дана команда обязательно арестовать Этманова. Кроме того, как нам стало известно, планировались провокации со стороны сотрудников милиции в штатском - они должны были завязать драку, чтобы был повод всех повязать. Все эти сведения действительно подтвердились через связи в милиции. Вечером 28 ноября заседал профком по этому поводу, и было принято решение не рисковать людьми и на несколько дней какие-либо посещения завода прекратить».
Милицейский прессинг начался тогда и усилился к концу забастовки, в четвертую неделю. Лидеров профсоюза постоянно вызывали в милицию, прокуратуру и суды. Комментирует член профкома: «Это сильно отвлекало. Понятно, что людей у нас гораздо больше, которые могли бы принимать решения и руководить, но это напрягало, когда людей, которые ведут основную работу по забастовке, дергают по судам и кабинетам милицейских начальников». Т.е. если цель правоохранительных органов была запугивание, они ее не достигли, однако затруднили работу профкома. В последнюю неделю, 10 декабря, администрация завода нанесла сильный удар, использовав пиар-ход: она заявила журналистам о том, что запустила дополнительную, вторую, смену. Эта информация распространилась, и опровержения профкома не имели большого эффекта. Профсоюзные активисты твердили, что работать в двух сменах не получилось: за время работы третьей смены произведено 38 автомобилей, при плане 98, а за время работы второй смены – 60.
Комментирует этот маневр член профкома: «В общем, нужно признать, что с точки зрения пиара, психологического давления на людей и управляемости производством, это был достаточно сильный ход. Они всюду трубили, что работает две смены, но при этом умалчивали, что эти две смены делали столько же или даже фактически меньше, чем одна комбинированная».
Сразу после этого профком в срочном порядке обзвонил бастующих, чтобы они пришли к проходной на следующий день. Собралось тогда около 500 человек. Люди обсуждали ход переговоров, тактические вопросы и решили организовать крупный митинг 13 декабря, а также, при помощи Комитета солидарных действий, – символическую акцию у дилера «Форда» в Санкт-Петербурге. Вторая акция имела большой резонанс, но митинг у завода собрал мало народу. Поэтому профсоюзные активисты начали думать о выходе из забастовки.
На общем собрании 14 декабря профком организовал всеобщее тайное голосование – и участников и не участников забастовки. Большинство приняло решение о приостановке забастовки, чтобы, как рассказывает член профкома, «администрация могла сделать те предложения, о которых рассуждает в прессе». В голосовании приняли участие около 750 человек. В тот же день профсоюз подписал соглашение с администрацией завода о регламенте ведения дальнейших переговоров.
В завершении этой богатой хроники отметим, что в ходе всей забастовки параллельно шли переговоры. Т.е. забастовка четко использовалась как инструмент давления и свидетельство решительности и сплоченности работников. Однако и здесь администрация завода не сдалась и отчасти преодолела трудности, заняв такую хитрую позицию: нет уступок до окончания забастовки (т.е. когда коллектив уже демобилизован и меньше будет контролировать ход этих самих переговоров). Да и администрация согласилась на переговоры только в одиннадцатый день забастовки, 30 ноября, после того, как испробовала уже все другие методы давления.
Итоги: Хроника действий четко показывает, насколько оперативно и чутко (благодаря постоянным собраниям и голосованиям) профком реагировал на перемены настроения бастующих, как сменялись фазы относительного покоя и быстрой мобилизации. Она также демонстрирует силу профкома, который смог одновременно вести работу в самых разных направлениях. Наконец, открыто проявляется процесс борьбы, в основном между бастующими и руководством завода, но при активном участии и привлечении на свою сторону правоохранительных органов, средств массовой информации, а также дружеских структур – других профсоюзов и рабочих организаций со стороны профкома, властей - со стороны руководства. В ходе этой борьбы стороны наносили и парировали удары, изобретали оригинальные приемы и контрприемы. Т.е. противники активно взаимодействовали: «Мы учимся, и они учатся, - говорит член профкома. Они видят, какие шаги мы предпринимаем, мы видим, какие новые приемы они придумывают. Надо просчитывать каждый шаг». И профком нельзя признать побежденным в этой борьбе, несмотря на отсутствие пиар-технологов на его стороне. Его сила была в том, что профсоюзные активисты постоянно опирались на коллектив, не навязывали свои видения, но вели информационные и мобилизационные кампании среди людей.
Несколько красочных эпизодов
Спустимся еще на уровень ниже, чтобы подробно рассмотреть несколько красочных эпизодов, о которых вспоминали в интервью сразу несколько человек, и которые стали знаменитыми событиями в боевых действиях. Память об этих событиях и переживание о них живо сохраняются спустя два месяца, и не только у членов профкома, но у рядовых участников забастовки. Такая углубленность позволит нам лучше почувствовать субъективную составляющую борьбы, ее эмоциональное содержание. Именно через общие пережитые события и формируется коллективная субъектность, дух общности, если угодно.
Самым впечатляющим моментом, особенно на взгляд рядовых участников, стал первый день забастовки. Понятно, что это самый эмоционально заряженный момент. Можно даже сказать, что судьба дальнейших коллективных действий во многом решается в первый момент. До этого людей терзают сомнения и опасения: много ли будет народу, как отреагируют, будут ли журналисты и т.д. А первый день на «Форде» как раз прошел на очень высокой эмоциональной ноте. И здесь тоже не обошлось без изобретательности профкома, но люди во всем участвовали и добавили от себя новые инициативы. И так, начинаем сбор впечатлений об этом первом дне:
- Женщина маляр: «С удовольствием я вспоминаю то количество народа, который участвовал тогда. Я лично не ожидала, что будет так много народу. (…) Энтузиазм большой чувствовался, когда все сюда собирались. Массовость же. Ты видишь, что не один, что рядом с тобой много народу, людей, с которыми ты работаешь. Т.е. чувствовалось очень и поддержка и энтузиазм и желание победить».
- Член профкома: «(больше всего понравилась) сплоченность людей. И хороший настрой. Первый день, когда мы здесь играли в футболе, сосиски жарили, т.е. такое редкое в наше время единение людей».
- Мужчина, рядовой участник: «В первый день был просто праздник, играли в футболе, жарили шашлыки, многие пели, здорово все прошло!»
- Член профкома: «Особенно в начале, была толпа народу. Площадка была забита. Люди дежурили у проходной, даже ночами сидели в машинах, согревались. Все это было… Радует это, очень радует!».
Кстати, стоит упомянуть, что впечатление, которое произвели забастовщики в этот первый день, повлияло и на мнение внешних наблюдателей, которые ожидали совсем другого. Послушаем рассказ одного члена профкома, который остался ночевать на заводе в первые дни, «чтобы контролировать, не производится ли работа»: «А на самом заводе, когда все это начиналось, мы же вчетвером жили на заводе четыре дня, отслеживать ситуацию изнутри. Чай подогревали туда-сюда. Вот было интересно смотреть, как в офисах, бухгалтерии, обсуждают наши действия. [Как обсуждали?] Они рассказывали, как наши ребята играют в футбол, поставили мангал, жарят шашлыки. Они себе представляли совсем по-другому. Крушение, дубинки! (смеется). Нет, все спокойно. Все организовано, никаких действий … Непонятно. Они были, конечно, в шоке!».
Обратный эффект имело на участников то, что люди стали выходить из забастовки. Это самый негативный момент, упомянутый респондентами. Отсюда можно предполагать, что он повлиял на ослабление решимости остальных и привел к выводу о том, что забастовка должна быть приостановлена. Вот что говорили об этом респонденты:
- Женщина, рядовой участник: «Мне очень не понравилось, и я как бы разочарована (долго ищет слова) в тех людях, которые приступили к работе. Мы в принципе из-за них проиграли, ну не добились того, чего хотели. (…) Они сначала присоединились, а потом приступили к работе. Их было не так много, но… не знаю даже как сказать. Просто люди вышли работать, и работали за нескольких человек и получали только свою зарплату, т.е. они даже себя, свой труд не оценили. Поэтому, честно говоря, в этом плане было противно, противно то, что мы все-таки выдержали и простояли целый месяц, и потеряли, да, в деньгах, потеряли во многом, но из-за этой кучки людей…».
- Член профкома: «Люди в большинстве своем не были готовы так долго стоять, поэтому потом уже начали отсеиваться, они не думали, что так долго будет. Конечно, был основной костяк, который бы и дальше стоял. Поэтому тяжело было. И в денежном плане тоже. Ведь перед Новым годом все прошло».
- Мужчина, рядовой участник: «Не хватало единства, я считаю. Потому что первая смена заработала, третья частично работала, так что смогли работодатели обеспечить выпуск, пусть в половинном размере, но мы им позволили».
Другие эпизоды иногда упоминаются в беседах, как особенно возмутительные (в частности, инцидент с митингующим, сбитым машиной ГУВД). Меньше упоминаются, поскольку о них уже забыли, мелкие эпизоды, которые, эмоционально и морально играли роль ежедневной поддержки духа. Например, когда вслух на сходах зачитывались письма солидарности, которые приходили со всей страны и из-за рубежа. А также обмен мнениями и разговоры между собой у проходной. Особенно важны здесь разговоры и сплетни о том, как худо-бедно руководство пытается запустить завод, и как это у него не получается. На этой почве возникает два взаимосвязанных момента: утверждение своего профессионализма и издевательство над начальством.
Вот как рабочие обсуждали между собой работу «якобы в двух сменах» (дискуссия шла, в том числе, на Интернет-форуме профкома): «По первой смене - большинство офисных служащих стоят на линии и крутят гайки кто как умеет, гепсы делает Лоскутов один за четверых, сварщики выполняют работу слесарей, не имея навыков и допусков. Многие, устав работать на три рабочих места, готовы уйти на больничный, потому что эксплуатация тех, кто работает, выросла многократно и потому что администрация преследует политические цели, усиливая нагрузку на людей... »; «В цехе сварки в 3 смене вместо 11 человек в бригаде работало 4 человека, при этом супервайзер заставлял работать быстрее, а когда ему говорили, что нет людей, он орал матом и говорил, что если не нравится, пожалуйста, бастуй».
В целом у рядовых участников остается общее впечатление, что забастовка шла гладко, тем более что за исключением членов профкома и убежденных профсоюзных активистов, мало кто приезжал на митинг каждый день.
У членов профкома более детальные воспоминания о своих тактических шагах, и одна сцена несколько раз ими упоминалась, наверное, как воодушевляющий поступок.
Дело было 12 декабря, когда уже ощущались усталость и деморализация, поэтому и поступок вернул веру в себя. Около ста работников со знаками и кепками участников забастовки пришли на проходную за какими-то документами, их в очередной раз отказались пропустить, после чего около 35 человек прошло на территорию, намереваясь посетить начальника кузовного цеха.
Рассказывает член профкома: «Лица у них всех, конечно, были, когда нас на заводе увидели, это что-то! Как обычно, мы заслали разведчиков сначала посмотреть, что на КПП происходит. Подождали пока основные силы милиции уехали, стали подходить к КПП. Неожиданно для нас у части людей опять сработали пропуска, и человек 15 прошли прямо через турникеты, остальные, воспользовавшись неразберихой и паникой, которая у оставшихся милиционеров и охранников началась, прошли через двери КПП. Всего нас человек сто у проходной тогда было, но внутрь зашли примерно человек 30-40. Атрибутика профсоюзная у всех была, т.е. видно, что это забастовщики идут. Мы пошли по цехам, разговаривали с людьми, смотрели как там обстановка. У администрации, естественно, сначала просто шоковое состояние было, паника в офисе началась, бегали куда-то, звонили… А когда мы по кузовному цеху мимо офиса проходили навстречу нам Штрайт со Стедом (директор по персоналу) выворачивают… Надо было видеть их обалдевшие лица! – они не могли несколько минут понять, что это такое происходит, как так получилось. Был у них тогда растерянный вид, очень растерянный вид был!».
Этот эпизод показывает, откуда, по крайне мере частично, самые активные берут моральные силы – переиграть начальство, внести панику в ряды руководящего состава, демонстративно показать, что «мы» не боимся, что «мы» не меньше хозяева, чем «вы».
Итоги: Для тех, кто ее прожил от начала до конца и участвовал хотя бы в нескольких эмоционально заряженных событиях, вся эта борьба плечом к плечу привела к возникновению новой субъективной идентичности. Утвердилась группа людей, которые «продержались месяц» и прославились (об этом аспекте подробнее позже) на всю страну своим участием в «самой длительной забастовке за последние десять лет». Гордиться есть чем, и есть стимул дальше оставаться на уровне нового образа о себе и о тех, кто стоял рядом.
Оценки забастовки
Спустя два месяца, когда проводилось полевое исследование, у респондентов было достаточно времени, чтобы остыть и дать оценку забастовке и ее достижениям.
У всех на первом месте с наилучшей оценкой стоит сплоченность. К ранее приведенным цитатам добавим еще следующие:
- Член профкома: «Я хочу сказать, что очень много примеров вступающих в забастовку не членов профсоюза. Я, например, от некоторых вообще не ожидала. Я не перестаю удивляться людям. Очень все удивительно. Непонятно, что у людей в голове поворачивается. Но интересно, конечно. Есть поле для работы, скажем так».
- Член профкома: «Те, которые готовы были отстаивать свои права, они все вышли. И я рад за этих людей и за то, что я был с ними вместе».
- Рядовой участник: «Главное – поддержка. Такое чувство, когда ты видишь, что выходит целиком бригада, там, отдел. Очень впечатляющее смотрится».
- Рядовой участник: «(Участвовал в забастовке), по-моему, около 80%. Т.е. достаточно сплоченный коллектив был. Да, и он сейчас сплоченный, почему был? Ну, между рабочими, я не говорю о тех, кто наверху (иронически смеется)… В моей бригаде практически все участвовали в забастовке, не считая тех, кто новенький».
Здесь не важно, действительно ли 80% работников участвовали, действительно ли коллектив был таким сплоченным, важно – впечатление, которое сохранилось у рабочих, что они все как один, за редким исключением, вышли вместе и показали начальству, чего они стоят. И это достижение, несомненно, стоит хотя бы отчасти (сам процесс активной борьбы тоже сплачивает) приписать профкому, который сумел все время, пока шла забастовка, поддерживать дух общности.
Что касается результатов забастовки, то среди случайных опрошенных не нашелся ни один человек, который выразил удовлетворение достигнутым результатом. По их словам, все голосовали за продолжение забастовки и против принятия предложений администрации. Послушаем аргументы: «Это не результат, это какие-то подачки», «Мы бастовали за какие-то конкретные вещи, нам дали какую-то подачку, извините, за что я тогда бастовал месяц?». Рассуждение примерно у всех одинаково: мы тратили столько сил и денег, а требования были только частично удовлетворены. Здесь прослеживается рациональный прагматизм у большинства забастовщиков: они бастовали не просто за абстрактные идеалы, а за конкретное повышение зарплаты. Соответственно, они соизмеряют потраченные средства и достигнутую цель и приходят к выводу о том, что игра не стоила свеч. Никто из них не говорил, что жалеет об этом – опыт сам по себе ценен, но они разочарованы, можно даже сказать ущемлены в чувстве своего достоинства.
Однако – и этот момент показатель силы коллектива - они все выразили полное понимание необходимости подчиниться мнению большинства: «Я была против (принятия предложений администрации), но я подчиняюсь решению приостановить (забастовку), поскольку так решило большинство рабочих», «Я голосовал против, но люди посчитали по-другому. Это их право, это их мнение, правда?». Только один участник забастовки (по данным интервью) реагировал по-другому: он собирается покинуть завод, «раз здесь не хотят нормально платить». Но у этого работника есть другие более индивидуальные мотивы уволиться, личные счета с начальством.
Отсюда следующий вывод: коллектив вышел укрепленный и сплоченный из забастовки, несмотря на внутренние разногласия. Во многом помогла разрешить внутренние конфликты в пользу общей позиции стратегия профсоюза, который постоянно организовывал дискуссии и, по всем важным проблемам – тайные голосования. Такое голосование смягчает давление со стороны наиболее активной части коллектива и позволяет быть более свободным в своём волеизъявлении. В контексте забастовочной ситуации на Форде тайное голосование отнюдь не имело таких последствий, которые имеет в целом в обществе. Люди голосовали не изолировано друг от друга, а в конкретном контексте, где играет роль общий настрой, а также эффект эмуляции между людьми. Таким образом, многие соизмеряли свои личные интересы с интересами коллектива в целом, и было стремление к общим интересам. Ведь несколько раз подряд в течение месяца люди голосовали за продолжение забастовки. А только спустя месяц, когда многие отпустили руки, было решено приостановить забастовку, несмотря на то, что большинство было обеспечено неучастниками забастовки, которые тоже голосовали. Отметим, что среди участников забастовки, большинство голосовало за продолжение забастовки, однако профком, а за ним и активные члены профсоюза, подчинились общему настрою, именно во имя спасения коллектива.
Отношение к «штрейкбрейхерам»
Открытость и демократичность, отмеченные уже по поводу метода голосования, выражаются еще и в отношении к т.н. штрейкбрейхерам, т.е. к тем, кто не участвовал в забастовке.
Члены профкома четко делят неучастников на тех, кто не мог по объективным причинам, и на тех, кто не хотел из-за индивидуального или корыстного интереса.
Долго рассуждает по этому поводу один из них: «Штрейкбрехеры – это не монолит, не однородная масса. Есть молодые рабочие, которые на испытательном сроке находились, и не могли к нам присоединиться, иначе их просто не взяли бы на работу. Многие из них говорили, что не участвуют в забастовке только из-за испытательного срока. Вторая категория – контрактники. Это люди, работающие по системе аутсорсинга, они, грубо говоря, юридически вообще бесправны, что им скажут, то они и делают, потому что если они откажутся, начальник позвонит в фирму, работниками которой они юридически числятся, и скажет, что этот человек нам больше не нужен. Для этого ему вообще никаких поводов не надо, не нужен и все! (…) Другая часть штрейкбрехеров, те, кому нужны деньги неимоверно, поэтому они отказались в забастовке участвовать. Есть люди, которым просто плевать на всех, их позиция никуда не дергаться, и главное их желание выехать на чужом горбу. Такие тоже на «Форде» есть. Кому-то нужен грейд (разряд) второй, третий получать, они предпочли получать свой разряд, а не стоять рядом со своими товарищами. Кто-то хотел какую-то должность получить и боялся в забастовке участвовать. Кого-то запугали. То есть те, кто работал во время забастовки, – это разные люди. У кого-то просто выхода другого не было, а кто-то шкурные свои интересы преследовал».
Во время забастовки борьба велась за каждую душу: начальство обзванивало, угрожало и обещало, чтобы люди вернулись на работу; профком обзванивал, поощрял, давил на совесть и призывал к солидарности. Постоянные утренние пикеты имели также цель сопровождать людей, шедших на работу: «Фактически на протяжении всей забастовки с того момента, когда запустили смену штрейкбрехеров, мы организовывали коридоры позора, освистывали тех из рабочих, кто на работу шел, когда они на автобусах проезжали и выгружались у проходной. Многих из них мы выдергивали и обратно вводили в забастовку. Были такие случаи, причем достаточно много таких людей было».
Слова респондентов подтверждаются данными исследования, где единственные работники, заявившие о том, что не участвовали в забастовке, были либо работники подрядной организации, либо вновь прибывшие на завод. Если вторые говорили о том, что, да, что-то слышали о профсоюзе и забастовке, но не успели еще вникнуть, то первые однозначно заявляли, что им совершенно нельзя бастовать: «Нам нельзя поддержать (забастовку). У нас другое предприятие, нет у нас профсоюза. У нас совсем другое – не нравится, уходите!»; «Если у нас забастовка бы была, это бы очень просто разрешилось…[имеется в виду увольнениями] Как бы все на честном слове. Да, да, обещания, обещания, обещания. Вот не платят, например, водителям зарплату, вот не платят и не платят. Просто увольняйся и все»; «Мы подрядные, какая для нас забастовка?».
Понятно, что с «объективно» не бастующими отношения намного более терпеливое (многие их даже жалеют, потому что у них «рабское положение», «намного хуже, чем у нас/у меня»), но интервью показывают, что толерантное отношение не ограничилось ими.
Фрагменты из одного интервью:
- Интервьюер: «А отношение к тем, кто не бастовал?»
- Член профкома: «Каждый со своей причиной. Это на их совести. Я знаю некоторых, которые боятся, кто-то хочет стать бригадиром, кто-то кредит набрал и не знает, как с ним разобраться».
-Интервьюер: «А вы с ними сейчас работаете? И как?»
- Член профкома: «Ну как, сейчас они как бы подняли голову, а поначалу ходили и в глаза смотреть боялись. Сейчас уже смотрят, видят, что никто особенно их не презирает, не прессует, поэтому отношения нормальными становятся».
Фрагменты из другого интервью:
- Интервьюер: «Как Вы это объясняете, что некоторые все же работали?»
- Рядовой участник: «Я объясняю это тем, что у профсоюза недостаточно средств финансовых для борьбы с капиталом. Понятно, что если забастовщики получили по 500 рублей за один день забастовки, притом, что за обычный день работы мы получаем 1000-1200р. Ведь многие снимают квартиру, т.е. они люди поневоле. Просто дело в деньгах, мне кажется».
- Интервьюер: «Т.е. Вы думаете, что те, кто не бастовал, не были принципиально против забастовки?»
- Рядовой участник: «Да, они просто не смогли экономически себе этого позволить, а если бы профсоюз был побогаче немного, если бы смог выплачивать вдвое больше, то и все бы присоединились, и результат бы был другой. (…) Конечно, были у меня финансовые потери, но мне проще, потому что я не снимаю квартиру, у меня свое жилье. Поэтому в этом смысле я в лучшем положении, чем большинство рабочих».
Приведем еще несколько показательных цитат из интервью: «Кто хотел участвовать, тот участвовал, кто не хотел, тот не участвовал. Тут это дело каждого, по-моему»; «Невозможно же [чтобы все участвовали], у всех свое мнение!»; «Среди моих товарищей, почти все участвовали. Но были, конечно, исключения, и в нашем отделе тоже. Они посчитали, что им это не надо, наверное, испугались чего-то. Ну, люди по-разному смотрят на эти вещи».
У большинства интервьюированных рабочих, особенно из профсоюза, доминирует толерантное отношение к тем, кто не участвовал в забастовке по логике того, что люди имеют право на свое мнение, у всех свои трудности. Эта позиция особенно заметна у профкома и его лидеров – они придерживаются ориентации на объединение всех и смягчение внутренних конфликтов. Как раз для примирения всех после забастовки и был организован «рабочий праздник» в одном кафе в Санкт-Петербурге 1 марта. «Денег в профсоюзной кассе почти не осталось, но необходимо праздновать победу и собрать всех в расслабляющей атмосфере», - заметил по этому поводу Алексей Этманов.
Однако есть одна категория работников, по отношению к которой забастовщики более осудительны – к тем, кто состоит в профсоюзе, говорит и критикует многое, но не участвовал в забастовке (или вернулся на работу раньше других).
Рядовая участница: «Мне очень не понравилось, и я как бы разочарована (долго ищет слова) в тех людях, которые приступили к работе. Мы в принципе из-за них проиграли, ну не добились того, чего хотели. (…) Они сначала присоединились, а потом приступили к работе. Их было не так много, но… не знаю даже как сказать. Просто люди вышли работать, и работали за нескольких человек и получали только свою зарплату, т.е. они даже себя, свой труд не оценили. Поэтому, честно говоря, в этом плане было противно, противно то, что мы все-таки выдержали и простояли целый месяц, и потеряли, да, в деньгах, потеряли во многом, но из-за этой кучки людей, это было… вот… все».
Иногда активисты особенно разочаровывались из-за того, что «подвели» те, кого они считали друзьями. Вот так, например, высказывается член профкома: «Были люди, которые дважды подводили. Там одна член профсоюза. Не бастовала в прошлом году 14 февраля. Определила для себя проблему, что надо было ей поднять грейд. Должно быть, она боялась, но твердо сказала, что следующий раз пойдет с нами. Вот она вступила в забастовку в этот раз. Отстояла с нами определенное количество дней, а за две недели до окончания забастовки, она выходит на работу. А потом выходит из профсоюза… [чувствуется, что она разочарована]… Моя подруга, между прочим… Мы не разговариваем сейчас».
Отметим сразу такой момент, относящийся к логике формирования коллективной субъектности - неформальные и/или дружеские отношения отнюдь далеко не всегда первичные. Люди начинают действовать коллективно вместе, необязательно потому, что они до этого дружили, а иногда первый опыт коллективных действий означает пересмотр оценки друзей и изменение круг общения.
Обобщающие рассуждения: «Фрейм» забастовки
Как ни поразительно, если сравнивать с другими заводами, но на Форде забастовка стала, по крайне мере в момент исследования, обычным действием, не ассоциированным ни с каким-либо экстремизмом, ни с каким-то героическим актом. Причем действие было даже более привычно для рядовых участников, чем для членов профкома, которые пережили забастовку намного тяжелее.
Рядовой участник: «Ну, Вы знаете, удар по капиталу мы нанесли, но особенных успехов не добились. (…) А забастовка - это нормальное отношение между капиталом и рабочей силой. Это не что-то из ряда вон выходящее» [для полного понимания позиции, уточним, что этот человек считает себя «аполитичным].
Рядовой участник: «Кушать-то хочется, я участвовал в забастовке. Ну, было холодно стоять на улице. А так, все нормально. Хорошо, что она закончилась» [здесь тоже уточним, что человек, так обыденно высказывавший о забастовке, участвовал в ней от начала до конца].
Рядовой участник: «Просто это обычная практика, когда работодатель не хочет что-то давать, а рабочие хотят больше, и тогда надо компромисс искать. Пусть не забастовочными такими методами, но это один из приемов переговоров, пусть жесткий. (…) И я считаю, что люди, которые бастуют, им небезразлична судьба завода. Это люди, которые давно работают, которые хотят здесь работать, и никуда особенно не собираются».
Эти слова повергли в шок социолога с 15-летним стажем полевых исследований. Забастовка – обычное дело, более того, достойное дело для тех, кто болеет за производство. Напрочь исчезли доминирующие в общественном мнении и у подавляющей части рабочих стереотипы об «экстремистских действиях», о «дестабилизации производства», о «безответственности» забастовщиков, о «бесполезности» забастовки – все то, что обычно приходится слушать в интервью.
То есть на Форде для подавляющего большинства работников, забастовка является и обычной практикой и достойным методом борьбы в случае трудового конфликта. Другими словами, забастовка вошла в привычный фрейм работников.
В каком-то смысле забастовка уже не событие, а элемент трудовой ситуации, которая может быть использована в любой момент, в случае если работодатель отказывается идти на компромисс. Такой статус она приобрела вследствие прошедших коллективных действий, о которых мы уже упомянули, вследствие целенаправленной работы профкома, которую можно назвать уже теоретическим понятием «фрейм-деятельность»; а также в связи с общим состоянием социально-трудовых отношений, о котором мы поговорим позже.
Отметим также, что для членов профкома забастовка является, хоть обычным делом, но все же подвигом. Многие акцентировали внимание на том, что это «самая длительная забастовка за последние 10 лет в стране», «самая нашумевшая забастовка». Многие гордились тем, что «создали прецедент», «подали пример», «стали символом» и т.п. Т.е. для организаторов забастовки, которые несли за нее ответственность и остро ощущали эту ответственность на себе, забастовка была более эмоционально и морально заряжена. Она тоже элемент фрейма активистов, но намного более значимый, чем для рядовых участников. Они-то знают, чего стоит бастовать, насколько это рискованно и тяжело, насколько много дает успешная и насколько губительной может стать неуспешная забастовка.
Складывается такая картина: профсоюзные активисты по максимуму взяли на себя все риски, связанные с забастовкой, и, наоборот, старались придать ей на взгляд рядовых участников привычный, безопасный и ультразаконный вид. Поэтому профком отказался от идей, которые прозвучали в коллективе, насчёт более радикальных действий. Послушаем высказывание члена профкома по этому поводу: «Были такие мнения, что надо прорываться на завод и блокировать там все. И в принципе, при желании мы могли бы это сделать. Но с точки зрения целей, которых мы добивались, в этом большого смысла не было. Завод работал и так на 30% мощности, останавливать, делать такие радикальные шаги, чтобы завод не выпустил 50-100 машин, учитывая, что и так 4000 машин завод из-за забастовки выпустить не смог, смысла большого лично я не вижу. Я считаю, что это был бы ущерб для нас, потому что время было бы потрачено в милиции, в прокуратуре, в судах. Под эту тему карательные меры могли бы ужесточить, реакция государства непредсказуемая была бы. И с точки зрения всего профсоюзного движения страны, если бы начала муссироваться тема, что забастовщики - это чуть ли не террористы, это нам не выгодно было бы. Учитывая сегодняшние расклады в органах государственной власти, все было бы против нас. Вполне могли бы ужесточить карательные меры против профсоюзов и вообще рабочего движения. Но главное практического смысла большого в таких радикальных шагах на тот момент не было…».
Стоит отметить важный элемент установок профсоюзных активистов, который мы будем развивать дальше – ответственность, которую они ощущают не только за свой коллектив, но и за будущее рабочего движения в целом. Их фрейм-деятельность направлена на изменения не только фрейма рабочих своего завода, но и шире круга тех, кто на них смотрят (публика).
Социальные отношения внутри коллектива: взрослые, достойные и образованные люди, объединенные общими интересами (элементы нового фрейма)
Что собой представляет коллектив работников Форда? Можно ли говорить о существовании коллективной субъектности? Уже после предыдущего рассуждения о забастовке ответ напрашивается сам собой: по крайне мере во время забастовки рабочие ощущали сильную коллективную поддержку со стороны большинства работников, чувствовали, что они часть большого и сплоченного коллектива. Как уже отмечено, люди, не участвовавшие в забастовке, воспринимаются как люди, у которых были свои причины. И за некоторыми исключениями (личное разочарование в определенных людях, о которых думалось лучше) более-менее нормальное общение с не участниками забастовки возобновилось после ее приостановки. Со своей стороны, профком целенаправленно пытается смягчить внутренние конфликты между наиболее активной частью коллектива и наиболее пассивной, в том числе через организацию праздника.
Все это говорит о том, что коллектив видится рабочими как солидарная сила, на которую они могут опереться («не подведет»), и которую стоит дальше укрепить. Забастовка, конечно, сплачивала в ней участвовавших людей, но коллектив сформировался уже до нее. Он сложился вследствие целенаправленной работы профсоюзных активистов, которые однозначно видят в коллективе основной источник общей мощи и гарант успешной деятельности по защите трудовых прав. Также играли роль все предыдущие коллективные действия, прошедшие с тех пор, как профсоюз был создан.
В коллективе черпается чувство силы и достоинства. Очень показательно в этом отношении следующее высказывание водителя-погрузчика: «[Мне нравится] даже не то, что мы отстаиваем свои права перед работодателем, а просто, когда ты ощущаешь, что с нами считаются. Когда это один человек, это один рабочий, а когда это довольно много людей, здесь послать куда подальше уже не получается. Вот это нравится. Нравится, что это, действительно, сплоченный… ну, может быть еще не до конца сплоченный, потому что здесь еще работать и работать, но по крайне мере уже какой-то сплоченный большой коллектив».
Еще одним доказательством наличия коллективной субъектности является интенсивность общения, плотность и широта социальных связей между людьми, в том числе работающих в разных цехах и сменах. Многие говорили в интервью, что «все работники более-менее знают друг друга». Новости, судя по всему, распространяются быстро и широко, в первую очередь через неформальное общение. Многие, например, говорили, что узнали о существовании профсоюза «как-то сразу» из общения с коллегами по работе. Вот как высказывается один из них: «Человек, который приходит, просто участвует в разговоре с другими и естественно, эта тема [о профсоюзе] проходит. Волей-неволей он оказывается в этом общении. Кому-то интересно, кому-то нет». Среди интервьюированных попался молодой парень, который, поработав всего лишь один день, успел уже «услышать о профсоюзе». Т.е. неформальное ежедневное общение является первым источником информации. Но что примечательно, на этом заводе обсуждаются поразительно много именно профсоюзные дела. Другими каналами информации являются листовки, которые передаются из рук в руки, а также целенаправленная работа членов профкома, для которых «общение с людьми, конечно, приоритет».
Обширное общение объясняется, естественно, маленьким масштабом завода, но это далеко не единственный параметр. К этому надо добавить уже указанные усилия профкома по созданию культуры общения. И, наконец, значимую роль играет родившаяся коллективная идентичность. Как рабочие говорят о себе, когда говорят «мы» (и это происходит часто в интервью)? Они однозначно говорят «мы, рабочие», и себе противопоставляют «работники офисов» и, конечно, «администрация». Иногда даже звучат уже забытые слова в устах рабочих, а не левых активистов – «рабочий класс».
Но и среди рабочих есть разделение между «достойными», «взрослыми», «самостоятельными» с одной стороны, и «лояльными», «привыкшими к рабским отношениям», «обывателями» - с другой. Четкое разделение по возрастным или половым признакам нельзя сделать, хотя среди «лояльных» рабочие отмечают больше пожилых и женщин, поскольку они больше боятся за свое рабочее место.
Кстати, отметим сразу, что среди тех, кто считается «достойными» людьми есть и не члены профсоюза: «Есть люди, по которым очевидно, что они не разделяют позиции профсоюза. Но с ними я могу поспорить, но, по крайне мере, к этим людям есть уважение, потому что у них есть жесткие позиции. А есть люди, вроде бы они с профсоюзом, но непонятно, какие у них позиции, то ли боятся, то ли еще что-то…» Т.е. коллектив, который строится активными членами профсоюза – это коллектив людей, которые имеют четкие позиции и способны их отстаивать. Поэтому если даже человек член профсоюза, но при этом не участвует в коллективной деятельности, «просто числится» - такой человек не достоин уважения.
И с таким иждивенческим поведением профсоюзные активисты (отнюдь не только и не столько члены профкома) пытаются бороться: «А так до сих пор такое есть, я не спорю: пишут заявление в профсоюз, платят взносы, и больше ничего – делайте за меня все! Я дал вам деньги, а дальше уже не моя забота». / Интервьюер: А эти составляют все еще большинство, или вы переломили ситуацию? / «Ну, на это я могу сказать, что люди, которые вышли на забастовку, это люди, которые в этом заинтересованы, которые не просто дают деньги, и «делайте все за нас». Потому что кроме них – кроме нас – никто ничего не сделает. Потому что Алексей один, с Володей или, допустим со мной, мы не можем повести за собой столько людей».
Поразительна частота, с которой работники произносили фразу «мы же все взрослые». В отношении к людям у активных профсоюзников совершенно отсутствует патернализм, стремление убаюкивать людей, делать и решать за них, а порой, бывает, ими манипулировать. Цитируем: «Я считаю, что мы уже в том возрасте, когда человек должен сам понимать, что хорошо, что плохо», «мы же все взрослые, каждый принимает решение сам за себя».
Полный текст статьи вы можете скачать из прикрепленных материалов Автор: Клеман Карин
|
Полный текст статьи: Процессы активизации и солидаризации в рабочей среде на примере завода «Форд»
